2023. т. 22. №2

Проблема необратимости была поставлена во второй половине XIX века сначала в области термодинамики и немного позже – в эволюционной биологии. В 1970-е годы в контексте вызываемых человеческой деятельностью экологических изменений на проблему необратимости обратили внимание экономисты. В отношении социальной реальности проблема не ставилась. В данной статье предпринимается попытка восполнить этот пробел. Для этого необратимость определяется не как свойство процесса, как она ранее понималась в науках о природе и науках о жизни, а как социальная ситуация, характеризуемая исчезновением одной реальности без возможности ее восстановления и возникновением другой реальности. Далее предлагается типология ситуаций необратимости: аноэтические, рациональные и этические и даются характеристики каждой из них. В завершение делаются предположения о предпосылках возникновения ситуаций необратимости, способах их проживания, а также ограничениях описательного языка.

Концептуальные инструменты, разработанные авторами оксфордско-кембриджской традиции философии языка и действия (в первую очередь Райлом и Витгенштейном), позволяют переосмыслить и переопределить базовый понятийный аппарат социальных наук, сложившийся в конце XIX и в первые десятилетия XX века, в период их становления как формы позитивного знания об «обществе». В статье анализируется «грамматика» (в витгенштейновском смысле слова) некоторых основных понятий социальной теории («реальность», «действие», «сознание» и др.) — какой она формируется в первую очередь в языке социальной теории Дюркгейма. Основное внимание уделяется понятию «институт», занимающему привилегированное место в языке современных социальных наук. Показывается, что в язык классической социальной теории оказались встроены концептуальные проблемы, логические нонсенсы и философские мифы, пришедшие из философского языка XIX века, который, в свою очередь, унаследовал их от многовековой традиции европейской метафизики. В силу специфического метафорического использования концептов этот язык может в определенных контекстах не прояснять реальность, но, наоборот, скрывать реальные механизмы функционирования институтов и реальные отношения власти. В статье также анализируется грамматика понятия «хабитус», введенного М. Моссом, и показывается, как некоторые традиционные понятия социальной теории могут быть переинтерпретированы в методологической перспективе прагматического поворота в социальных науках («теории практик»).

French historian and archaeologist Paul Veyne argued for what he saw as the fundamental lack of object in sociology in 1971. This academic field would definitely not be a science, but, at most, an auxiliary to historiography, itself devoid of any scientific condition since it refers to sublunary causalities, not allowing predictions, only “retrodictions”. Conversely, a set of “praxeologies” could be identified, the core of a future science of man, radically different from both sociology and history, including instead pure economics, operational research, and game theory. While history (and sociology) would inevitably be “Aristotelian”, that is, sublunary and imprecise, scientific disciplines could and should be predominantly “Platonic”, aiming at formal logical elegance. Veyne was only partly right, since economics itself cannot be considered a science stricto sensu. Admittedly, sociology is going through a state of multilevel crisis, allowing us to confront this situation with important recent trends for the emergence of socio-historical grand narratives, sometimes officially called history, less often historical sociology, but all eminently trans-disciplinary. The aim of this research is to overcome the limitations associated with the biographical, elitist, and Eurocentric biases characteristic of traditional historiography. On the whole, the tendency of these studies is nomothetic, but the “laws” identified are at best, approximate. Therefore, they, like economics, are condemned to operate on a mere “Aristotelian” level, and thus, the great “novel of humanity” is bound to remain essentially indeterminate.

Статья посвящена уникально-специфическому публичному профилю Макса Вебера, который, с одной стороны, вошел в историю социальной мысли в качестве убежденного сторонника ценностной нейтральности научного труда, а с другой стороны, являлся страстным полемистом, готовым даже по незначительному поводу устроить общественный скандал. Вначале указывается на амбивалентное понимание Вебером этоса современной науки как методически контролируемого поиска объективного знания о мире на грани самоотречения ученого, свободного от воздействия вненаучных мотивов. При этом фиксируется парадоксальное сочетание в веберовской антропологии науки императивов аналитической трезвости и страстного служения своему «демону». Утверждается, что подобная амбивалентность была свойственна самому классику немецкой и мировой социологии, соединявшему в своей титанической личности крайности ученого отшельника и мировой знаменитости, имеющей репутацию неуравновешенного скандалиста. Далее приводятся суждения о выдающемся социальном мыслителе, сделанные представителями противоположных политических течений, причем как правых консерваторов, так и левых экстремистов. На материале ряда громких скандалов, ставших достоянием научной и широкой общественности Германии начала ХХ века, показан механизм веберовского вовлечения в конфликты с различными оппонентами на личном и институциональном уровне. Ставится вопрос о практической значимости для самого Вебера его собственных научно-теоретических и методологических принципов, канонических для самопонимания профессии ученого модерного типа. В заключение анализируется страстная полемика вокруг знаменитого веберовского сочинения «Протестантская этика и дух капитализма», реконструируемая на примере критики историка Ф. Рахфаля и ответной «Первой антикритики».

Полемическая статья классика социология Макса Вебера в жанре «антикритики» содержит его ответ на цикл критических публикаций крупного немецкого историка Феликса Рахфаля. Будучи специалистом по истории Нидерландской революции второй половины 16 века, тот написал пять статей под общим названием «Кальвинизм и протестантизм», в которых попытался опровергнуть взгляды М. Вебера на генезис капитализма из духа пуританской трудовой этики. В довольно резкой по тону реплике Вебер в свою очередь пытается продемонстрировать читателю всю несостоятельность критики Рахфаля. В целом он оценивает возникшую дискуссию как недобросовестную со стороны оппонента и потому малосодержательную с точки зрения самого предмета — культурного значения хозяйственной этики протестантизма для возникновения капиталистической экономики современного типа. Он обвиняет Рахфаля в намеренном искажении как собственного аргумента, так и взглядов его друга и коллеги, выдающегося теолога и историка церкви Э. Трельча. Пытаясь защитить свои тезисы, выдвинутые в статьях из цикла «Протестантская этика и дух капитализма», Вебер риторически выбирает крайне агрессивный тон, допуская при этом ряд оскорбительных эпитетов в адрес признанного в своей области специалиста. Его общая стратегия в полемике направлена на дискредитацию самого критикующего историка как типичного представителя смежной научной дисциплины, явно вышедшего за пределы своих компетенций. При этом Вебер возлагает роль объективного арбитра в данном споре на своего читателя, призывая того к непредвзятому восприятию выдвинутых аргументов. Завершается реплика утверждением Вебера о том, что пространная критика Рахфаля бьет мимо цели настолько, что ему нет необходимости менять в своих статьях ни единого слова.

Социолого-правовые теории П. А. Сорокина и М. Вебера объединяет принадлежность к условно выделяемому нормативистскому направлению в социологии права, однако для определения границ их применимости при анализе действия правовых норм необходимо прояснить вопрос о причинах их различий. Заметные различия двух теорий связаны не только с общими различиями соответствующих социологических систем, но и принципиально разными концептуальными основаниями социолого-правовых учений. Русско-американский социолог, развивая идеи Л. И. Петражицкого, рассматривал право как совокупность норм, имеющих определенное содержание — указывающих разрешенное и должное поведение путем распределения прав и обязанностей, мыслимых всегда неразрывно связанными. Такое понимание правовых норм позволяет содержательно отделить их от норм морали, этикета, технических норм и правил моды. Ключевым признаком права как особого вид легитимного порядка для М. Вебера является его принудительность, обеспечиваемая штабом, т. е. группой людей, специально нацеленных на принуждение к соблюдению порядка. В отличие от Сорокина, Вебер считал, что право и иные смежные явления различаются не на уровне отдельных норм, а на уровне нормативных систем (порядков). В центре внимания Сорокина — организованные группы, скелетом и душой которых выступают нормы, детерминирующие поведение участников группы и создающие ее структуру. Вопреки Сорокину, Петражицкому и Р. Штаммлеру Вебер полагал, что нормативная мотивация не самодостаточна и способна только влиять на человеческое поведение, но не детерминировать его. Различие представлений исследователей о значении нормативной мотивации может быть связано с фокусом внимания на активных обязанностях, в случае Сорокина, и на рамочной модели поведения управомоченного лица, в случае Вебера.

Номос постгорода формирует специфические феноменологии опространствления, выходящие за пределы классических интерпретаций понятий биосферы и ноосферы. Постгородские сопространственности — онтологическая «база» возникновения специфических земных планетарностей особой интенсивности. Постгород может быть топосом земных планетарностей, становящихся транспланетарными, сначала в метафизическом, а затем и в физическом отношениях. Постгородская транспланетарность является реляционностью множественных картографий воображения, репрезентирующих соответствующие метагеографии. Планетарный постурбанизм формируется как сосуществующие планетарные картографии воображения, самоорганизующиеся в метакартографию, которая опирается на соответствующие коммуникативные сопространственности. Транспланетарные постгородские геокультуры, «клонируя» локальные символические коды, связанные с Землей, включают их в новые картографии воображения, сопространственные внеземным локусам. Сопространственности человеческих сообществ становятся разделенными при переходах из искусственных внутренних сред во внешние транспланетарные среды, не имеющие отношения к земным геокультурам. Постурбанизм, способствуя расширению амбивалентных сетей картографий присутствия/отсутствия, создает новые возможности онтологической интенсификации пространства-как-отношения, позволяющие постгородским человеческим сообществам мыслить-действовать транспланетарно. «Ризоматический» постномадизм делает или вновь созидает Землю в онтологическом смысле в качестве гигантской космической «машины желания». Бог может рассматриваться онтологически как тотальная контингентность процессов детерриторизации и ретерриторизации, поскольку освоение транспланетарных пространств базируется на либидинальной экономике сопространственностей. Фрагменты транспланетарных постгородских ноосфер будут осмысляться как автономные геокультуры, представляющие собой коммуникативные фракталы, чье размещение можно рассматривать как космогеополитику.

В статье исследуются нарративы о «трансграничной близости» в русскоязычных цифровых медиа. Проанализированы текстовые массивы, генерируемые мигрантами, рядовыми представителями принимающего сообщества и профессиональными журналистами. Выделялись и сравнивались смыслы, которыми наделялась физическая близость между мигрантами и «местными». Материал подбирался в 10 наиболее цитируемых российских интернет-СМИ, городских пабликах крупнейшей российской социальной сети «ВКонтакте», интернет-форумах по комбинациям ключевых слов «мигрант», «брак», «замуж», «женит», а также — этнохронимов, означающих выходцев из основных стран-доноров для РФ. Исследовательским инструментом стал качественный контент-анализ. Единицей анализа являлся или отдельный публицистический текст, или отдельное высказывание пользователя социальной сети. Установлено, что в производстве значений трансграничной близости в традиционных медиа участвуют преимущественно журналисты и бюрократия, причем первые транслируют позицию последних. В социальных медиа, помимо представителей принимающего сообщества, представлены и мигранты. В текстах социальных медиа, равно как и в медиа традиционных, в разных формах воспроизводится риторика «чистоты» и «опасности», схожая с представленным в трудах М. Дуглас описанием объектов, выпадающих из конвенциональных социальных категорий. В профессиональных медиа трансграничная близость рассматривается как угроза целостности воображаемого сообщества, метафорически представленного как женское тело. Физический контакт с «чужаком», прежде всего — «нашей» женщины с «чужим» мужчиной, рассматривается в текстах медиа как орудие борьбы за «право на город», как контагиозный обряд, в результате которого «чужак» заражает инаковостью принимающее сообщество в целом и пространство, с которым оно себя ассоциирует. Эти страхи используются как оправдание символических и физических интервенций, направленных на то, чтобы предотвратить подобные контакты и нивелировать их последствия. Что характерно, подобный националистический нарратив в социальных медиа могут воспроизводить как представители принимающего сообщества, так и выходцы из стран СНГ. Особенностью же социальных медиа является регулярное оспаривание нарратива о необходимости поддерживать «чистоту нации», причем гипотетически, в основном со стороны представителей «советских» поколений, а оспаривают — молодые люди, в особенности женщины.

В последние десятилетия криминологи во всем мире наблюдают снижение уровня преступности, особенно насильственной — так называемое «великое падение преступности». Однако фактическая безопасность может не соответствовать субъективной, т. е. тому, как люди воспринимают свою защищенность от различных угроз. В этой статье на материале всероссийского опроса жертв преступлений, проведенного Институтом проблем правоприменения при Европейском университете в Санкт-Петербурге в 2021 году, мы изучаем связь между страхом перед преступностью, социодемографическими и криминологическими характеристиками опрошенных. Эти данные позволяют оценить то, как связан опыт жертв различных преступлений (виктимный опыт) и их страх перед разными типами преступлений. Мы обнаруживаем, что связи между социодемографическими характеристиками и страхом перед преступностью в России в целом схожи с теми, которые наблюдаются в других странах. Вместе с тем мы выявляем ряд важных особенностей, касающихся жертв преступлений. Во-первых, виктимный опыт в среднем увеличивает уровень страха перед преступностью. Во-вторых, с чем более тяжкими инцидентами столкнулись люди в прошлом, тем выше их уровень страха перед преступностью. В-третьих, жертвы «классических» преступлений (например, краж или насилия) часто опасаются преступности в дальнейшем. Более того, жертвы имущественных преступлений склонны опасаться дальнейших имущественных преступлений, но не насилия. При этом жертвы насилия могут опасаться, помимо повторения насилия, также и имущественных преступлений. Тот факт, что инцидент был удаленным (с использованием интернета или телефона), не связан со страхом перед преступностью. Таким образом, страх перед очными и удаленными преступлениями жертвы переживают по-разному, что ставит более широкие вопросы о динамике субъективной безопасности и спросе на работу правоохранительных органов в будущем.

The article aims at the general description of the academic research that examines the fear of crime concept after September 11, 2001, when new areas of research became a part of security studies, substantially changing the very understanding of fear of crime. Thus, there was a change in the academic models for examining the social perception of crime. At first, there were some fruitful years for the sociological analysis of the fear of crime concept. Today, sociological studies of fear of crime continue, but this concept became even more important for criminological studies. Therefore, we analyzed the fear of crime category in the articles published in peer-reviewed academic journals in the criminological and sociological perspectives (Sage, Jstor, EbscoHost, and others). The findings explain the evolution of the fear of crime concept in the research from 2001 to 2021. For Latin America, the concept of fear is quite recent, which is very different from other regions of the world. Moreover, the interpretation of fear in Latin America is very different from both Europe and the United States. Although Latin America and the United States have much in common, the article presents the unique features of the Latin-American approach to this phenomenon.

Исследования социального участия людей старшего возраста не так давно вошли в поле российской социологии; концепт, подходы и эмпирические индикаторы являются дискуссионными, значительный зарубежный опыт не представлен в отечественном научном пространстве. Цель статьи — системно описать современные подходы к анализу, измерению и оценке социального участия людей старшего возраста. Среди зарубежных подходов к анализу «social participation» известны социологический и политический, в исследованиях участия людей старшего возраста применяются соотносимые, но более гибкие социально-потребительский, инклюзивный и empowerment-подходы, каждый предлагает собственное содержание концепта, арсенал методов и измерительных процедур. Социально-потребительский подход (social consumer) рассматривает социальное участие человека старшего возраста как способ удовлетворения его базовых личностно-значимых потребностей и опирается на типовые методики оценки функциональности и здоровья. Инклюзивный подход ориентирован на участие как инструмент социальной интеграции и самореализации, сочетает количественные и качественные опросные методы. Empowerment-подход обращен к пожилому человеку как к субъекту социальных изменений, опирается на критический анализ вовлеченности с опорой на методологию гражданского участия, в т.ч. через призму доступа к ресурсам, власти, самому участию. Понимание участия в старшем возрасте как многообразия видов деятельности всех уровней (от вовлечения до вовлеченности) и форм (прямых и опосредованных, публичных и непубличных) на основе интеграции социально-потребительского, инклюзивного и empowerment-подходов позволяет гибко учитывать личностные, социально-средовые и институциональные факторы участия, замечать «невидимый» вклад и переосмысливать стереотипы социальной пассивности пожилых людей, конструируя пространства участия на принципах дружественности к возрасту, со-продуктивности, позволяя людям старшего возраста выступать и чувствовать себя социальными субъектами.

Авторы фокусируются на истории известного социологического труда «Польский крестьянин в Европе и Америке», а также на биографиях обоих авторов — Уильяма Томаса и Флориана Знанецкого. Наложение биографического анализа на социально-политический контекст и работа в жанре научной биографии позволяют понять не только предысторию создания этого крупного социологического проекта, но и уточнить место социолога-интеллектуала в социальной жизни. Обращение к нелинейной судьбе этого произведения продиктовано драматизмом его реализации и восприятия научной публикой. Авторы с опорой на сложившиеся научные комментарии реконструируют этот процесс: от описания социально-политического контекста, обстоятельств научных карьер обоих авторов до биографических фактов и контура их общего труда. Обсуждая процесс ретрансляции научного знания, авторы рассматривают рецепцию идей У. Томаса и Ф. Знанецкого в ходе восприятия и укоренения качественно-интерпретативной социологии в России. Здесь существенный интерес приобретают сами способы трансляции понятий и идей, т.е. не только перевод отдельных научных трудов, но сам порядок встраивания идей в контекст «принимающей» научной среды. Более конкретно рассматривается феномен асимметрии (больше Знанецкого, меньше Томаса), которая сопровождала дальнейшую научную судьбу обоих авторов, причем в контекстах различных национальных научных школ, и прежде всего России.

Марта Нуссбаум — известный американский философ и невероятно плодовитый автор, опубликовавший более двадцати монографий и пятисот статей 2 по широкому спектру вопросов «достойной жизни» — от хрупкости добра и поэтической справедливости, любви к стране и воспитания гуманизма до разумности эмоций и новой религиозной нетерпимости (и это далеко не исчерпывающий список). К сожалению, на русский язык переведены только две ее работы — «Не ради прибыли: зачем демократии нужны гуманитарные науки» (2014) и «Политические эмоции: почему любовь важна для справедливости» (2023). Первая книга тематически сфокусирована и призвана доказать как ущербность трактовки образования как исключительно инструмента экономического роста, так и ценность гуманитарных наук и искусств для высокого качества жизни и процветания демократических государств. Только что опубликованная вторая книга также подчеркивает важность образования и искусств, сострадательного гражданства и стремления к общему благу, опирается на личные наблюдения за жизнью в США и Индии, отстаивает идеи социальной справедливости и равенства, но на более высоком уровне обобщений, с опорой на предшествующие изыскания автора и добавляя важнейший эмоциональный «ингредиент» социального порядка — любовь. В статье представлена попытка обозначить несомненные достоинства этой прекрасной в своей исследовательской, идейной и иллюстративной насыщенности книги, а также ее (более сомнительные) ограничения, обусловленные, в первую очередь, тем, что книга требует от читателя достаточно высокой осведомленности о своем концептуальном фундаменте (из предшествующих работ Нуссбаум 3), а прошедшее с момента ее опубликования десятилетие своеобразно отразилось на ее идейном, понятийном и иллюстративном материале.

Рецензия на книгу: Casas G. (2022). La dépolilitisation du monde: Angélologie médiévale et modernité. Paris : Libraire philosophique J. VRIN et Éditions de l’EHESS.

Рецензия на: Зубков К. (2023). Просвещать и карать: Функции цензуры в Российской империи середины XIX века. М.: Новое литературное обозрение. — 520 с. (Серия: «Научное пр иложение», вып. CCL). ISBN 978-5-4448-1956-2