2020. т. 19. №3

В предисловии к тематическому выпуску речь идет о попытках институционализации и популяризации центрального понятия — «Глобальный Восток». Обсуждается «трансфер» результатов географической и эпистемологической рефлексии между различными профессиональными и интеллектуальными сообществами и сетями, образованными специалистами и «сочувствующими». Подчеркивается роль «очных», «лицом-к-лицу» обсуждений в привлечении и удержании интереса коллег к концептуальному движению, польза которого очевидна не для всех. Заявляется, что дебаты вокруг нового понятия и его способности генерировать изменения в организации знания в и о постсоциалистическом регионе мира значимы для усиления сотрудничества и активизации междисциплинарных международных исследований и их обнародования. Утверждается, что профессиональные сети и способы, которыми знание в них и между ними распространяется, зависят от неформальных социальных связей: именно они становятся точками кристаллизации научной коллаборации либо обмена идеями между разными группами специалистов.

Разделение мира на Глобальный Север и Глобальный Юг стало общепринятым способом осмысления глобальных различий с конца холодной войны. Однако эта бинарная оппозиция игнорирует то, что в данной статье называется Глобальным Востоком — те страны и общества, которые занимают промежуточное положение между Севером и Югом. Статья проблематизирует геополитику знания, приведшую к исключению Глобального Востока не только из Глобальных Севера и Юга, но и в целом из представлений о глобальности. Доказывается, что для того, чтобы вернуть Глобальный Восток в теорию, нужно принять позицию стратегического эссенциализма. С этой целью статья прослеживает глобальные связи продаваемого ИКЕА граненого стакана. Это позволяет продемонстрировать неотложность переосмысления Глобального Востока как находящегося в центре глобальных связей, а не отделенного от них. Концептуализация Глобального Востока как лиминального пространства проблематизирует понятия Севера и Юга в направлении более инклюзивного, но также и более неопределенного теоретизирования.

В данной статье я рассматриваю вопрос о том, как в мире без социализма и в пространстве множественных «post-» происходит формирование новых политик знания. Социальные исследователи из постсоциалистического региона стремятся найти/вернуть своим странам место на карте и в истории, задействуя при этом концептуальные подходы, которые базируются на разных идеологических основаниях. В качестве примеров ангажированного знания я здесь рассматриваю методологический национализм, гендерные исследования и деколониальный дискурс как самые востребованные объяснительные модели, утвердившиеся в постсоциалистическом пространстве на руинах ортодоксального марксизма после 1991 года. Меня интересует, какие эпистемологические и политические эффекты они производят, когда мы используем их для анализа пост-«постсоциалистического состояния». В зависимости от интерпретативной оптики мы получаем разные ответы на вопросы о том, наступило ли время сказать «Прощай, постсоциализм!», или насколько полезной является категория «Глобального Востока» в современных обстоятельствах. Пространство множественных «post-» я здесь понимаю, во-первых, как территорию, которая после коллапса социализма оказалась вписана в новые пространственные констелляции, однако все еще находится в поисках своего места на геополитической карте мира и остается весьма чувствительной к политикам наименования; и во-вторых, как пространство эпистемологической гетероглоссии, в котором между собой соперничают различные способы концептуализации как недавнего прошлого, так и актуального настоящего.

В своей статье «Разыскивая Глобальный Восток: мышление между Севером и Югом» Мартин Мюллер предлагает ряд радикальных, хотя и не новых, мыслей о роли, которую постсоциалистические страны играют в современном мире, их восприятии, а также производстве знания о самих себе в этих странах. Данная статья является ответом на текст Мюллера и размышлением над историографией Центральной Азии — составной части «Глобального Востока». В первом разделе этого текста мы разберем собственно подход Мюллера и объясним, почему он кажется нам проблематичным с исторической точки зрения. Во втором сфокусируемся на производстве «внешнего» и «внутреннего» знания о Центральной Азии и предложим ответную парадигму — «тактический эссенциализм» — которая, как нам кажется, лучше всего описывает производство исторических нарративов в регионе на настоящий момент. Несмотря на различия между двумя понятиями, нам представляется, что «стратегический» и «тактический» эссенциализм по сути являются проявлениями одного и того же процесса — а именно попытками вытеснения советского прошлого из этоса постсоциалистических исследователей (либо его замещения другими нарративами).

Статья представляет собой развернутый отклик на текст Мартина Мюллера «Разыскивая Глобальный Восток», написанный на основе опыта ученого, специализирующегося на постсоциалистических реалиях и включенного в глобальную циркуляцию социально-гуманитарного знания. В ней идет речь о возможности рефлексии по поводу места постсоциалистической части мира в мире в целом с точки зрения общности, образованной теми, кто в постсоциалистическом пространстве живет, и теми, кто исследует его различные стороны. Обсуждается генеалогия дискуссий о Глобальном Юге и Глобальном Севере, принципиальных для таких дисциплин, как география (политическая, экономическая, гуманитарная), и городские исследования, а также формирование в политической истории второй половины ХХ века и в интеллектуальной истории этого периода концептуальной связи «развитие = Глобальный Юг». Утверждается, что Глобальный Юг активно обсуждается в дебатах географов, урбанистов и историков, а также в транснациональных, больших повествованиях о том, что происходит в мире и с миром. В то же время постсоциалистический мир (Мюллер предлагает для него название «Глобальный Восток») в этих повествованиях занимает незначительное место. «Развитие» (как бы по-разному и противоречиво оно ни понималось) применительно к той части «глобального», что образовано Восточной Европой, Россией и Центральной Азией, понимается как задача национальных правительств, решать которую нужно, следуя опробованному Западом опыту. В статье объясняются причины недостаточного понимания того, что значит этот регион сегодня, а также сложностей создания и популяризации о нем интеллектуальной продукции, в частности продолжающаяся постколониальная децентрация Запада как привилегированного места производства знания. Вывод статьи заключается в том, что исследований, в которых сталкивались бы разные, в том числе и «глобально-восточные», представления о глобальном, нужно гораздо больше.

Публикуются реплики интеллектуалов из Восточной и Западной Европы, России и Северной Америки, любезно согласившихся познакомиться со статьей Мартина Мюллера «Разыскивая Глобальный Восток» и выразить к ней отношение, исходя из состояния представляемой ими дисциплины, опыта работы, перипетий научного поиска и творческих вызовов. Исследователи, преподаватели, кураторы, писатель и архитектор размышляют о власти и влиянии географических названий в академической жизни, политике и культуре. Отталкиваясь и от статьи Мюллера о Глобальном Востоке и от другого его текста (в котором он скептически оценивает понятие постсоциализма), авторы комментариев, критически оценивая аргументы Мюллера, ставят ряд фундаментальных вопросов. Среди них — вопросы о необходимости историзации научных понятий, о воспроизводящемся непонимании (или даже исключении) Востока Западом, о том, решению каких задач будет способствовать включение Глобального Востока в общую географическую картину, о том, не узко ли академической является озабоченность тем, что Глобальный Восток в мире недостаточно слышен. Этот заочный диалог между комментаторами и автором центрального текста данного тематического выпуска значим как эпизод совместного поиска более демократического, творческого и вдохновляющего будущего для региона, объединяющего Восточную Европу, Россию и Центральную Азию.

Неравенство — наиболее фундаментальная и труднопреодолимая из социальных проблем современности, поэтому неудивительно, что исследования неравенства относятся к высокоразвитому мейнстриму социальных наук. Серьезным ограничением большинства существующих подходов, сформированных под определяющим влиянием экономики и теории рационального выбора, является то, что их фокус ограничен распределением ресурсов, материальных или символических. Однако наиболее важные эффекты неравенства, такие как социальная дезинтеграция, маргинализация больших социальных групп, снижение социальной связности, морального и когнитивного консенсуса, вплоть до утраты возможностей элементарной эмпатии, которые и делают неравенство осевой проблемой современной жизни, выходят далеко за пределы проблемы распределения и доступа к благам. Чтобы выстроить более широкую перспективу, важно последовать примеру быстро формирующегося фронтира изучения неравенства в социологии культуры и дополнить картину распределения другим ключевым измерением неравенства — социальным признанием. Это позволяет понять, как экономические силы, связанные с неравенством, взаимодействуют с конфигурациями культурных паттернов и когнитивных процессов. Следуя этой логике, в статье рассматриваются культурные и эмоциональные механизмы формирования признания, достоинства и идентичности людей и социальных групп и прослеживается связь этих механизмов с когнитивными процессами, стоящими за стремлениями людей и социальной «энергетикой» их действий. Статья задумана как своего рода манифест социологии неравенства и культуры и открывает новые возможности и ресурсы для внутри- и междисциплинарного сотрудничества.

Один из наиболее значимых факторов, влияющих на режимы сопространственностей постгородских сообществ, — развитие новых городских медиа. Новые городские медиа символизируют, с одной стороны, сложный переход к новым постгородским сообществам и новым пространственным режимам их существования; с другой стороны, они являются базовым элементом вновь формирующихся политик сопространственности. Постполитическое трактуется феноменологически как нарастающее доминирование плоских коммуникативных онтологий в постурбанистических пространствах, характеризующихся распадом традиционных модерных способов общения и коммуникации. Постгородская локальность определяется как медиальное со-бытие, центрирующее здесь-и-сейчас очередную картографию воображения, которую можно рассматривать в качестве постполитического действия. Детерриторизация постгородских сообществ происходит посредством «выглаживания» городских пространств, превращения их с помощью новых медиа в преимущественно «гладкие пространства». Формируются специфические локальные геокультуры нового, «ризоматического» типа, развитие которых опирается на постполитические транскрипции социализации и медиализации городских пространств. Аффективность постгородских сопространственностей проявляется в постепенном увеличении количества новых специфических городских акторов, ускользающих от традиционных государственных и муниципальных политик. Постполитическое может рассматриваться как сфера геосемиотического насилия, направленного на сверхкодирование сопространственных ситуаций. Картографирование сопространственностей воспроизводит Землю как тотальную хору онтологии постполитического. Номос постгорода постоянно формирует коммуникативную периферию с отсутствующим центром, любое сообщение может сигнализировать о трансакциях воображения, нацеленных на девальвацию систем «центр — периферия».

Данный текст предваряет русский перевод статьи британского политического философа, этика и логика Джеймса Стюарта Милля «Несколько слов о невмешательстве». Написанная в 1859 году, она расширяет и трансформирует представление о критериях, ограничивающих действие принципа невмешательства: если в эссе «О свободе» философ описывает принцип невмешательства в частную жизнь для сохранения свобод, то в «Нескольких словах» он, в целом придерживаясь тех же взглядом, рассматривает ситуации на международной арене, когда интервенция необходима. Авторы останавливаются на особенностях войны, характерной для эпохи Милля, его рефлексии над военными действиями в контексте освободительных движений и восстаний, в связи с чем поднимается вопрос о легитимности вмешательства правительства одной страны в дела другой для оказания помощи — если, например, наблюдаются нарушения прав человека. Анализируются рассуждения Милля о справедливом военном вмешательстве: в описанных случаях философ допускает возможность применения силы, однако только со стороны цивилизованных государств. Авторы уделяют внимание разделению Миллем цивилизованных народов и варваров; в этой дихотомии последние характеризуются как неспособные самостоятельно стремиться к свободе, и потому нуждающиеся в интервенции со стороны просвещенных стран. В связи с этим прослеживается, как рассуждения Милля приводят к оправданию гуманитарных интервенций, обусловленных «обязанностью защищать». Переведенная статья предлагается как актуальный для философии войны источник, вновь обостряющий проблему суверенитета, так как современная военная практика ставит политиков и исследователей перед вопросом гуманитарного вмешательства: стоит ли пренебрегать неприкасаемостью суверенитета, если «попирается сама гуманность»?

Данный текст является переводом статьи британского философа и политика Джона Стюарта Милля «A Few Words on Non-intervention», опубликованной в журнале Фрейзера («Fraser’s Magazine for Town and Country») в декабре 1859 года. В ней Милль рассматривает критерии, позволяющие в международных отношениях игнорировать доктрину невмешательства во имя блага и свободы народов. Выступая апологетом внешней политики Британской империи, Милль критикует английских политиков своего времени и выделяет три случая, позволяющих назвать военную интервенцию легитимной. Во-первых, отказ от доктрины невмешательства возможен, когда необходимо противостоять гуманитарным катастрофам, таким как рабство. Во-вторых, при определенных условиях интервенция может способствовать обретению народом свободы и права на самоопределение. В-третьих, интервенция может стать средством в борьбе против тирании. Перевод статьи на русский язык осуществлен впервые.

Традиционные христианские конфессии — например католицизм или православие — в исследовательской литературе, в современных законодательствах или же на уровне бытового сознания понимаются в первую очередь в качестве клерикальных корпораций. Это корпоративное прочтение современного Христианства оказывает влияние и на понимание самого феномена религии, как это происходит, например, в знаменитом эссе П. Бурдье о «поле религии». Не в меньшей мере это прочтение обуславливает и восприятие христианства как исторического феномена, который в рамках подобной репрезентации предстает в качестве корпорации на любом отрезке своего исторического существования. В этой статье обосновывается утверждение, что «клерикальная корпорация» не является изначально присущей христианству формой социальной организации, а является историческим явлением, в разное время охватывающим различные конфессиональные контексты. Так, в частности, возникновение клерикальной корпорации фиксируется в рамках асинхронной сравнительно-исторической перспективы на примерах западноевропейского католицизма XI–XIII вв. и Русского православия XVII–XVIII вв.

Одной из первых публикаций религиозно-философского содержания в советской прессе была статья в двух частях С. С. Аверинцева, посвященная сравнительному изучению византийской, древнерусской и западной духовности, с приложением нового перевода псалмов. Публикация специальных и методически выверенных рассуждений в популярном толстом журнале была вызвана смягчением церковно-государственных отношений, но значение этой публикации превышает ее тематическую сторону. Аверинцев предпринял в ней пересмотр той системы жанров и цензурных стратегий, на которых и держалась индустрия советского толстого журнала и, шире, советской литературы. Такое радикальное преодоление всех привычных рамок производства текста было поддержано оригинальностью перевода и многих рассуждений статьи. Некоторые рассуждения самой формой прямо направлены не на обоснование отдельных идей, но на критику советского литературного производства. Такой радикальный проект позволил Аверинцеву обосновать собственную социально-политическую программу, несмотря на то что он специально не занимался вопросами социальных наук. Скрытый спор с советской журналистикой и с русской идеалистической мыслью, в частности либеральной программой Георгия Федотова, которая оказалась зависима по идейному содержанию от форм старой журналистики, позволил Аверинцеву создать ряд продуктивных идей о границах политического, которые могли бы стать основой постсоветской дискуссии о миссии и ответственности политика.

В данной статье изложены результаты библиометрического анализа научной области, образованной вокруг понятия «моральная паника». Для того чтобы прояснить особенности ее текущего состояния, был осуществлен анализ материалов базы научного цитирования Web of Science за 1972–2019 годы. По итогам этого анализа были выявлены тематические направления, а также наиболее влиятельные страны, дисциплины, организации и авторы. Показано, что на данный момент доминируют в изучении моральной паники социологи. Самые цитируемые работы по моральной панике связаны с онлайн-исследованиями. Также результаты свидетельствуют в пользу того, что эрозии данного концепта, которой опасались многие исследователи, не произошло — количественно среди публикаций преобладают эмпирические исследования, касающиеся детей и молодежи. Вместе с тем по результатам анализа можно заключить, что исследования моральной паники находятся в процессе развития, так как по количеству публикаций среди теоретических и методологических работ в основном превалируют те, в которых теория моральной паники интегрируется с другими концептами и теориями. Предполагается, что подход к библиометрическому анализу, который был реализован в этой статье, будет полезен для осуществления ревизии других полей, образованных вокруг дискуссионных в социологии понятий, имеющих междисциплинарное происхождение.

В данной статье авторы предприняли попытку комплексного анализа и систематизации основных подходов к исследованию цифрового экологического активизма в зарубежной и отечественной литературе. Авторы пришли к выводу, что при концептуализации цифрового экологического активизма акценты ставятся либо на специфике цифровых технологий, порождающих такую деятельность, либо на структуре экологической активности самой по себе. В данной работе, объединяя оба подхода, под цифровым экологическим активизмом авторы понимают добровольную коллективную деятельность на основе общих экологических интересов и ценностей, реализуемую публично и бескорыстно посредством использования новых информационно-коммуникационных технологий. В статье рассмотрены основные особенности цифрового экологического активизма, к которым относятся, с одной стороны, изменение парадигмы взаимодействия акторов, при которой они становятся не только потребителями информации, но и ее активными производителями. С другой стороны, цифровые практики способствуют отчуждению пользователей от реального протестного движения, ограничивающихся только виртуальными способами взаимодействия; при этом такая форма участия доступна не всем гражданам, что порождает новые формы цифрового неравенства и социальные дистанции. Авторами были рассмотрены типы цифрового гражданского участия, к которым относятся «кликтивизм», метаголосование, самоутверждение, электронное финансирование, политическая защита прав потребителей, цифровые петиции, «ботивизм», активизм данных и «хактивизм». В работе критически осмысливаются как уже устоявшиеся, так и зарождающиеся теоретические подходы к исследованию цифрового экологического активизма, такие как теория сетевого общества Кастельса, подход делиберативной демократии, «науки граждан», социально-психологических теорий к объяснению экологического поведения, цифровой инвайронментальной гуманитаристики. Предложено авторское видение возможных вариантов синтеза данных подходов при исследовании экологического онлайн-активизма для российского научного контекста.

Статья является одновременно развернутой рецензией на книгу Г. Б. Юдина «Общественное мнение, или Власть цифр» и рассуждением о самом феномене общественного мнения в контексте репрессивных тенденций современного общества, с позиций критической теории. С опорой на Т. Адорно, автор показывает, что опросы общественного мнения являются не только результатом отчуждающего овеществления, но и исходного субъективизма, который превращает отношения субъекта с обществом в отстраненную, созерцающую и судящую установку. Субъективация сочетается, таким образом, с объективацией. В соответствии с тезисом Юдина показывается, что социальная наука, если она не хочет быть инструментом бюрократического господства, должна опираться на диалектическую логику.

Если ускорение является проблемой современного общества, то резонанс — возможно, решением» — ключевой тезис «социологии отношения к миру», или «социологии хорошей жизни», Хартмута Розы, ставшей одной из самых ярких и неоднозначных критических теорий начала нынешнего столетия. Содержание, рецепция, критика концепции резонанса, результирующие дискуссии, ставшие поводом для возобновления «методологического спора о позитивизме» в немецком теоретическом поле, являются предметом рассмотрения настоящей статьи. Первая часть статьи посвящена рассмотрению концепции резонанса как теоретического инструмента новой критической социологии в качестве альтернативы господствующему в мейнстримной социологии ресурсно-ориентированному подходу, не способного измерить качество человеческой жизни и отношения «субъект — мир». Во взаимосвязи с другими работами автора проанализирован основной замысел Х. Розы — создание обновленной критической теории резонансных отношений. Для этой цели Х. Роза тематизирует диалектику нормативного и дескриптивного содержания резонанса и отчуждения как неотъемлемых элементов современных форм жизни и состояния человека, дихотомию «хорошей» и «плохой жизни», дифференциацию горизонтальной, диагональной и вертикальной «осей резонанса» и их роль в построении «отношения к миру». Во второй части освещены основные направления критики «социологии отношения к миру» и концепции резонанса. Особое внимание уделено новому «методологическому спору», так как именно он связан с другим проектом «большой теории» начала XXI века — «интегративной социологией» Х. Эссера, являющейся обновленной теорией рационального выбора, трансформировавшейся в аналитико-эмпирическую социологию в противовес новой критической теории Х. Розы. Наконец, в заключении будет предпринята попытка определения места обеих альтернатив с точки зрения традиции вебероведения, поскольку обе спорящие стороны явно и косвенно ссылаются на классика. Вопросы о том, является ли концепция Хартмута Розы новой социологической парадигмой, или же речь идет о разновидности социологической теологии, мы оставляем открытыми.

Рецензия: Scott T. Allison (ed.), Heroes and Villains of the Millennial Generation (Richmond: Palsgrove, 2018); Olivia Efthimiou, Scott T. Allison, Zeno E. Franco (eds.), Heroism and Wellbeing in the 21st Century: Applied and Emerging Perspectives (London: Routledge, 2018).

Рецензия: Gangolf Hübinger, Max Weber: Stationen und Impulse einer intellektuellen Biographie (Tübingen: Mohr Siebeck, 2019).