|
Статьи
|
9–46
|
В статье рассматриваются некоторые социологические приложения двух идей, до сих пор развивавшихся преиму-щественно в поведенческой экономике и исследованиях организационного поведения: 1) что люди принимают ре-шения, ориентируясь на избегание сожалений о возможной ошибке, а не на максимизацию полезности (regret theory), и 2) что новые решения принимаются в надежде оправдать прошлые решения (sunk cost fallacy). В статье утверждается, что две соответствующие области исследований, в настоящее время изолированные, могут быть объединены, если мы учтем, что выборы организованы для действующего в секвенцию, в которой удачность каж-дого прошлого выбора может переопределяться следующим выбором. Мы рассмотрим некоторые общие условия, предполагаемые феноменом сожаления: предвкушаемое взаимодействие со своим будущим «Я» и секвенциональ-ную организацию выборов и событий, и коротко суммируем некоторые подходы к ним в социальных науках. Затем мы обсудим различные явления, которые можно интерпретировать как индивидуальные поведенческие реакции на предвкушаемые сожаления — ликвидацию когнитивного диссонанса, перспективную рационализацию, культива-цию предусмотрительности, де-секвенирование и открытые финалы. В заключение мы рассмотрим формы коллек-тивных действий, направленных на избегание сожалений, на примере развития социологической дисциплины. |
|
47–73
|
На сегодняшний день тема космоса выходит за пределы естественных наук и все чаще исследуется гуманитарными и социальными дисциплинами. Освоение человечеством космоса расширяет пространство социальной коммуникации. При этом космическое пространство обладает рядом особенностей, ключевым образом влияющих на его освоение: во-первых, невозможность выживания в нем биологических организмов без специальных технических средств поддержания жизнедеятельности; во-вторых, огромные расстояния, затрудняющие перемещение; в-третьих, наличие пространства вакуума, значительно превосходящего размеры космических объектов. Исследование выхода человечества за пределы Земли с социологических позиций становится предметом новой социологической дисциплины — астросоциологии. Астросоциология определена автором как относящаяся к социологии пространства отраслевая социологическая дисциплина, изучающая возникающие в ходе освоения и присвоения космического пространства социальные действия, связи и коллективные представления людей. Перед астросоциологией ставится задача ответить на вопросы: как изменяется пространство социальных взаимодействий после выхода человечества в космос? Как меняются и будут меняться эти взаимодействия в случае физического пребывания социальных акторов в космическом пространстве? Теоретическая проблема астросоциологии формулируется вопросом: насколько существующие социологические теории позволяют исследовать опосредствованные освоением и присвоением космического пространства изменения сообществ и взаимодействия социальных акторов? В целях обеспечения астросоциологии теоретическими ресурсами в статье проанализированы социологическая теория пространства, теории глобализации и мобильностей и акторно-сетевая теория. Проведенный анализ позволяет прийти к предварительному выводу о наличии у современной социологии теоретических ресурсов для исследования с социологических позиций выхода человечества в космос. |
|
74–106
|
В большинстве российских регионов были отменены прямые выборы муниципальных глав, что практически завершило процесс интеграции муниципалитетов в единую властную вертикаль. Эти институциональные реформы привели к изменению факторов, определяющих развитие и эффективность управления муниципалитетов. С помощью сравнительного анализа шести городских округов Пермского края мы показываем, что после ликвидации выборов как механизма подотчетности мэров населению главными стимулами для эффективной работы муниципальной администрации становятся факторы неформального, экономического и институционального порядка. К первому относится наличие регионального актора, выполняющего патронажные и контрольные функции за муниципалитет. Отсутствие доходов от мощных градообразующих предприятий является экономических стимулом, вынуждающим городскую администрацию быть более активной в привлечении дополнительных средств через участие в региональных программах развития. Наконец, схожий эффект оказывает давление со стороны независимых депутатов городской ассамблеи. Сочетание этих трех факторов определяет степень эффективности городской администрации в условиях централизации. Полуформализованные интервью с 39 респондентами, собранные нами в шести исследуемых городских округах, а также данные муниципальной статистики служат эмпирической основой для проверки и аргументации высказанных теоретических положений. |
|
107–129
|
В цифровых городских проектах происходят столкновения между социогуманитарными учеными (урбанистами, антропологами, социологами, географами и т. д.) и техническими специалистами (программистами, аналитиками данных, веб-разработчиками и т. д.). Эти столкновения принимают форму непонимания и критики нормативности методологий друг друга из-за отсутствия единого языка. На материалах глубинных интервью с представителями разных городских проектов, связанных с цифровыми методами и данными, мы показываем, что внутри проектов формируются два основных направления по решению возникающих проблем и координации участников с разными эпистемологическими традициями: нахождение общего языка и более прагматический режим координации через «пограничные объекты». Мы демонстрируем эти направления на примере работы с данными и методами внутри междисциплинарных команд. Помимо этого, мы выделяем пять паттернов координации между социогуманитарными учеными и программистами (смешение экспертиз, совместная работа, формальный менеджмент, временная сборка, заказы). Преобладание того или иного паттерна зависит от наличия институционального давления, организационного разделения труда, финансовых ресурсов для найма технических специалистов и менеджеров, а также сильного лидера, определяющего ситуацию. |
Политическая философия
|
130–148
|
В статье рассматривается традиция формирования понятий «семья» и «домохозяйство» в политической теории французского юриста и государствоведа Жана Бодена. Автор исследует главный политический труд Бодена «Шесть книг о Республике» для изучения коннотаций данных понятий и определения смысла, вкладываемого в эти термины Боденом. В качестве второстепенных источников привлекаются работы Ксенофонта, Аристотеля, Апулея и Юстина Историка, а также Свод законов Юстиниана. Боден обращается к трем разным традициям: древнееврейской, древнегреческой и древнеримской; каждая из них имеет собственную историю понятий «семья» и «домохозяйство». Боден использует древние традиции для полемики, и в конечном счете у него формируется собственное понимание не только дефиниций famille (семья) и ménage (домохозяйство), но и République — понятия республики, обозначающего с некоторыми оговорками домодерное государство. Сама фиксация данных понятий постулирует разделение политического пространства на частную и публичную сферы. Кроме того, понятия «семья» и «домохозяйство» являются ключевыми для раскрытия сущности суверенитета — принципа организации верховной власти в Республике. Автор приходит к выводу, что различие в понимании боденовских famille и ménage заключается не только в обладании собственностью и законодательном закреплении этого права, но и в том, что домохозяйство выступает как основа Республики, формирующая новое для политической мысли понятие «суверенитет». |
|
149–163
|
The question of how the digital transformation of the public sphere affects political processes has been of interest to researchers since the spread of the Internet in the early 1990s. However, today there is no clear or unambiguous answer to this question; expert estimates differ radically, from extremely positive to extremely negative. This article attempts to take a comprehensive approach to this issue, conceptualizing the transformations taking place in the public sphere under the influence of Internet communication technologies, taking their political context into account, and identifying the relationship between these changes and possible transformations of political regimes. In order to achieve these goals, several tasks are tackled during this research. The first section examines the issue as to whether the concept of the public sphere can be used in a non-democratic context. It also delineates two main types of the public sphere, the “democratic public sphere” and the “authoritarian public sphere,” in order to take into account the features of public discourse in the context of various political regimes. The second section discusses the special aspects of the digital transformation of the public sphere in a democratic context. The third section considers the special aspects of the digital transformation of the public sphere in a non-democratic context. The concluding section summarizes the results of the study, states the existing gaps and difficulties, outlines the ways for their possible extension, and raises questions requiring attention from other researchers. |
Studia Sovietica
|
164–185
|
В центре внимания статьи — самобытные представления большевиков, а затем и советской номенклатуры о культуре. Хронологически наше исследование охватывает первые годы становления советских государственных учреждений (так называемые ленинский, затем сталинский периоды руководства) и завершается началом периода, который часто называют оттепелью. Чтобы ухватить концептуальные и доктринальные мотивы строительства советских культурных и государственных институтов, в качестве главного источника мы использовали стенографические отчеты партийных съездов. Культура придавала политической доктрине концептуальную целостность, связывая между собой представления о государстве, руководстве и управлении, коммунизме и труде. Анализ выбранных источников свидетельствует о наличии вполне определенной траектории культурной политики: 1) рождение большевистского культурного проекта, 2) материализация его в учреждениях советской государственности, 3) нормализация созданных государственных структур и, наконец, 4) бюрократизация и маргинализация культурного вопроса. Мы ввели понятие «культурный фундаментализм», чтобы подчеркнуть особенность культурного проекта большевиков, в котором выразился радикальный и утопический антиэтатизм, предполагавший компенсацию культурой «отмирающей» государственности. Внутренняя логика развития культурного проекта привела, однако, к парадоксальному результату — к созданию тотального социального государства. Главный тезис статьи — концепт культуры играл центральную и стратегическую роль в строительстве новой социалистической государственности. |
Дискуссия
|
186–211
|
Статья представляет собой опыт анализа наиболее значимых аспектов дарообмена применительно к моделям хозяйственной интеграции в церковной среде. В центр обсуждения поставлены закономерности и тезисы, обозначенные в недавних работах Г. Юдина, прот. Н. Емельянова, И. Забаева и других исследователей, связанные с описанием особых возможностей священника генерировать дарообменные отношения, в связи с чем авторы предлагают говорить о некоей особой «пастырской модели дарообмена». Мы показываем, что ряд ключевых вопросов, связанных с «пастырской моделью дарообмена», остается дискуссионным. Насколько священники сегодня свободны от отношений конкуренции и от нацеленности на максимизацию ресурсов? Каковы модусы личной зависимости/независимости в церковной среде? Каковы механизмы формирования солидарности, морального долга, формальных и неформальных обязательств между священником, прихожанами, крупными донаторами и внешними по отношению к Церкви акторами? Какова природа самих обменных отношений и насколько они удовлетворяют критериям дарообмена, чтобы их можно было бы отделять от патрон-клиентских отношений, иерархического распределения ресурсов или отношений, запускаемых бигменами? Эти и другие вопросы применительно к церковной среде рассматриваются в статье с привлечением эмпирического материала и наблюдений, иллюстрирующих специфику социальной интеграции и конкретные варианты обменных отношений. Мы делаем попытку очертить приблизительный status quo сегодняшних дарообменных церковных отношений, их препятствия, точки сбоя и риски. Вместе с тем мы предлагаем свое теоретическое объяснение этих препятствий и обусловленных ими коллизий, возникающих в процессе организации дарообмена в церковной среде. |
Weber-Perspektive
|
212–230
|
В трудах Макса Вебера довольно запутанным образом одновременно содержатся как общие теоретические рассуждения (включенные сегодня в канон социологической теории), так и анализ общественных изменений (в форме исторической и сравнительно-исторической социологии), а также размышления о политических событиях — диагноз и критика эпохи. Исходя из напряженности между этими аспектами веберовских работ, в статье предпринимается попытка прояснить, как такая сложная комбинация познавательных задач возможна сегодня и на какие барьеры наталкиваются исследователи. На что падает «свет великих культурных проблем», какие элементы прошлого обусловливают настоящее и какие события особенно значимы для понимания той или иной эпохи — вот те вопросы, ответы на которые каждый раз приходится искать заново. Автор при этом опирается на понятие «модерн», вернее, на поле интерпретаций, возникающих вокруг этого термина. Он исходит из предположения, что рассматриваемое поле достаточно широко для того, чтобы с помощью этого понятия объяснить наше настоящее, но в то же время уверен, что для успеха нынешний модерн необходимо подобающим образом соотнести с этим полем — как теоретически, так и исторически, а также в качестве диагноза эпохи. |
|
231–262
|
Объектом исследования в настоящей статье являются нетрадиционные спиритуалистические практики (Holistic/New Age Spirituality), которые в условиях (пост)секулярного мира видятся в качестве современного аналога протестантизма в том смысле, в котором его понимал Макс Вебер, а именно как идеологической основы (позднего) капитализма. В работе анализируются типичные проявления модерна как «текучей современности», для которой характерно ощущение тотальной нестабильности, проявляющееся как на уровне индивида (усложнение рынка труда, переход от постоянной занятости к временной), так и бизнеса (обострение конкуренции и борьба за клиента в условиях потребительской экономики). В качестве ответа на подобный вызов модерна выступает спиритуализм, который в условиях сокращающегося пространства публичной активности играет роль новой повседневной идеологии, прославляющей самость (Self). На уровне индивида сакрализация самости и связанный с ней культ саморазвития не только помогают справиться с экзистенциальной тревогой в условиях неопределенности, но и конструируют новую поведенческую этику, предполагающую понимаемые максимально широко «инвестиции в себя». На уровне современного бизнеса, страдающего от той же неопределенности, спиритуализм способствует решению проблемы адаптации к постоянным переменам и связанному с ними постоянному же движению. Представитель высшего менеджмента превращается в «спиритуалистического лидера» — визионера, думающего не столько о прибыли, сколько о развитии и творении нового, и вдохновляющего сотрудников на постоянную креативную активность. Таким образом, если изначальной целью веберовского протестантизма было посмертное спасение души, то основной целью «посюстороннего» спиритуализма является развитие личности, которая в условиях нестабильности оказывается единственным по-настоящему ценным активом. |
Ханна Арендт: новое начало
|
263–283
|
Hannah Arendt is well-studied in Russia; her legacy is noticeable in academic discussions. However, her theoretical positions can hardly bring about a significant change in the present state of local political and philosophical affairs. The reason is the same for both the unusual popularity of her theoretical concepts and their lack of practical relevance. Her non-traditional approach to politics seamlessly fits into recurrent patterns of Russian social life which are no-less distant from the established forms of Western political culture. Being uncritically transplanted into different soil, her unorthodox way of thinking about politics found an immediate enthusiastic reception in Russia, but not at the same level of scrutiny as was in the West. Paradoxically, this proves that Arendt’s views may confirm the local status-quo, rather than challenging it. In this paper, I will try to explain this paradox by presenting both the elements of her theory that remain under-appreciated by her Russian followers, and her dogmatic positions shared with her school of thought, which can be elucidated by reading them against the Russian context. Arendt’s theory features hidden, but distinct, elitist, and liberal tendencies; to some degree, her theory goes well with the Machiavellian character of contemporary Russian politics. However, at the exact point when she finds an unlikely ally in Isaiah Berlin, her normative solutions mostly go unnoticed. On the other hand, reading her texts against the Russian experience exposes some of her preconceptions about human existence, the meaning of political life, and our relations to history, all of which weaken the practical relevance of her thoughts. |
|
284–298
|
This text brings together two ideas, those of Hannah Arendt’s republicanism and Alexander von Humboldt’s cosmopolitanism. Both ways of thinking are seen as alternatives to a republican-biocentric perspective to the current problematic areas of the political and ecological crises. Arendt’s critique of the modern natural sciences and the associated alienation from the earth, which still characterizes the current relationship to nature today, will be presented first. This critique is closely related to Arendt’s thesis of world loss, i.e., the loss of the interpersonal pluralistic sphere. As an alternative to both forms of loss, Arendt develops the concept of an independent sphere of the political based on inter-personality, harmony with nature, and dialogical and consensual politics. While Arendt approaches nature from Kant’s definition of self- and world-relationship and from her own definition of sustainable politics, Humboldt goes the opposite way, that is, from respecting nature as an independent organism to a republican understanding of politics that, like Arendt, rejects the exploitation of humans as well as nature. Arendt and Humboldt both belong to the tradition of the Enlightenment that (in addition to phenomenology, self-reflection, the values of human dignity and human rights, and the unity of understanding and feeling) also includes a cosmopolitanism and freedom of movement for acting and judging citizens. |
Обзоры
|
299–319
|
Данная статья представляет собой систематический обзор исследований, анализирующих обсуждение религии в медиатизированной публичной сфере Скандинавских стран. Медиатизированная публичная сфера рассматривается как состоящая из разных медиапространств: массмедиа, Интернета, религиозных медиа и средств передачи культурных смыслов, которые рассматриваются как особым образом организованные публичные и в разной степени открытые пространства. Обзор эмпирических исследований позволил выявить специфику публичной (ре)презентации религии в каждом медиапространстве. В скандинавских массмедиа религиозная проблематика освещается в рамках политического фрейма, она «банализируется», при этом у религиозных организаций мало возможностей влиять на способы репрезентации религиозного контента. Вследствие «низкой платы за вход» и распространения горизонтальных связей в Интернете религиозная проблематика артикулируется агентами с различными идеологиями. Религиозные медиа — это среда, где религиозные организации воспроизводят и транслируют институциональный нарратив. Средства передачи культурных смыслов делают религиозную тематику частью популярной культуры, осмысливают ее эстетически, тем самым становясь репозиторием религиозных смыслов и идентичностей, которые могут быть активированы в ходе политических и общественных дискуссий о религии. Многообразие медийных пространств обеспечивает публичное циркулирование (ре)презентаций религии и позволяет группам с различными идеологиями найти пространство для самовыражения. Вместе с тем это приводит к поляризации общественных обсуждений религии и к фрагментации аудитории. Предложенная модель разделения медиапространств на политические и пре-политические пространства может быть использована как аналитическая рамка для анализа репрезентации религии в российских медиа. |
Размышления над книгой
|
320–333
|
Развитие политического реализма в англоязычной среде обусловило то, что слово «power» обозначает целый спектр понятий, которые в рамках различных политических теорий оказываются подчас несовместимыми друг с другом. Предметом наибольших споров является соотношение понятия собственно политической власти (power as authority) и могущества, способности принуждать силой (power as might). Исследования политического реализма последних десятилетий направлены на критику якобы бытовавшего в среде реалистов и неореалистов упрощенного понимания власти как материального могущества. Фигура Ганса Моргентау как основателя школы политического реализма используется в рамках этой критической традиции для переопределения ключевых понятий реализма и критики политического реализма как «неверного своим корням». В настоящей статье рассматривается попытка перетолкования понятия власти у Г. Моргентау с использованием понятийного аппарата Ханны Арендт, результатом которого становится расщепление понятия власти у Моргентау на позитивное и нормативное, и устранение насилия/принуждения как необходимого компонента политики. Автор статьи показывает, что понятие власти у Моргентау неразрывно связано с насилием/принуждением, и потому не может быть разделено на два. Попытка устранить насилие из понятия о власти и политике противоречит программе политического реализма, предложенной Гансом Моргентау, и лишает реализм его критического потенциала. |
Рецензии
|
334–343
|
Рецензия: Hardt M., Negri A. (2017). Assembly. New York: Oxford University Press. |
|
344–353
|
Рецензия: Шапиро И. (2019) Политика против господства / Пер. с англ. М. С. Фетисова и Т. А. Дмитриева. М.: Праксис. |
|