2018. т. 17. №1

Настоящая работа посвящена исследованию взаимосвязи публичного пространства и революции, двух центральных понятий политической философии Ханны Арендт. Эта взаимосвязь играет ключевую роль в арендтовской теории революции, поскольку основной смысл революции — в освобождении от гнета и завоевании свободы, в разрушении старого политического пространства и создании нового, необходимого для проявления свободного действия. Главная цель нашего исследования заключается в установлении теоретической состоятельности идеи Арендт о влиянии революции на публичное пространство, как с точки зрения ее теоретической непротиворечивости и обоснованности, так и с позиции ее универсальности и адекватности для объяснения и понимания современных революционных событий. Для проверки полученных в теоретической части работы выводов об актуальности теории революции Арендт в работе предпринимается попытка использовать ее перспективу для рассмотрения нескольких примеров современных революций. Как показывает произведенный в рамках исследования анализ, тезисы Арендт относительно причин неудач революций, отсылающие к конкретным историческим примерам, начиная с XVIII века и заканчивая серединой XX века, во многом обоснованы, но в некоторых пунктах могут быть оспорены. В свою очередь, анализ конкретных современных примеров показывает, что применимость арендтовской теории в качестве базовой конструкции для анализа причин и следствий революций ограничена и нуждается в серьезной ревизии и коррекции, хотя и обладает рядом существенных достоинств.

Статья представляет собой новую редакцию доклада профессора Высшей педагогической школы в Гейдельберге Райнхарда Меринга, известного биографа и исследователя творчества Карла Шмитта. Она была специально переработана для публикации в русском издании. В частности, учитывая интересы отечественной публики, автор добавил отдельный раздел об образе России в работах К. Шмитта. В нем кратко реконструируются шмиттовские представления о «ментальной географии» — месте Европы и Германии в ХХ веке, а также о геополитической принадлежности Советской России. Завершается первая часть интересной спекуляцией автора о том, как классик воспринял бы ситуацию в современной Российской Федерации. Далее, в начале следующей части излагается методологическое кредо исследователя, позволяющее, на его взгляд, адекватно работать с текстами такого сложного автора, как Шмитт. Во второй части рассматриваются редакции работы «Состояние европейской юриспруденции» и контекст ее возникновения, в частности говорится о докладах военного времени (1943–1944), уже содержавших смысловое ядро последующей публикации (1950). В третьем разделе реконструируется шмиттовский взгляд на историю юриспруденции, начиная с 1920-х годов. Заключительная, четвертая часть, посвящена анализу структуры самой работы. В качестве удачной иллюстрации в жанре истории идей приводится «зеркальный кабинет» Шмитта, т. е. набор референтных авторов, с которыми он себя отождествлял в разные годы. Завершается статья выводом об эвристическом потенциале работ классика, позволяющих многое понять в актуальных политико-правовых дебатах.

В данной статье предпринимается попытка выяснить, какое место блокадный Ленинград занимал на «когнитивной карте» позднесоветской культуры (1960–1980-е годы). Образ, или, точнее, образы, осажденного города, воспроизводившиеся в эти десятилетия, рассматриваются автором в связи с проблематикой пространственного восприятия. В центре исследования — Пискаревское кладбище, особое пространство, вынесенное за пределы «исторического Петербурга» и организованное для выполнения мемориальных задач. Однако автор отказывается формулировать свои цели в терминах «коллективной памяти» и исследует те символически нагруженные и экзистенциально значимые практики, которые скрываются за мемориальной риторикой и в действительности не имеют отношения к мнемоническим процедурам. Статья опирается на два типа источников: к одному относятся советские альбомы и туристические брошюры, посвященные Пискаревскому кладбищу, к другому — воспоминания респондентов о посещении этого мемориала в позднесоветское время. В первом случае речь идет о нормативном взгляде, регламентирующем аффекты и задающем режимы скорби, во втором — о возможностях реконструкции сложного персонального опыта, нередко сопряженного, как показывается в статье, с глубокими эмоциональными потрясениями. Дополняя друг друга, эти источники позволяют увидеть образ блокадного Ленинграда как своего рода проекцию представлений о смерти, как символический «ад», располагавшийся на противоположном полюсе от символического «рая» — утопического коммунистического будущего.

Статья посвящена анализу карьеры депутатов Государственной Думы (ГД) РФ после прекращения полномочий. Эмпирической основой исследования служит биографическая база данных, содержащая, в частности, сведения о постдумской работе 1209 парламентариев. Важнейшими институциональными каналами, в рамках которых проходит карьера бывших депутатов ГД, являются экономические и административные структуры, причем некоторые экс-законодатели входили в состав административной и экономической элит общероссийского уровня. Существенную роль в качестве места работы депутатов после ухода из ГД играют представительные органы и научно-образовательные структуры. Кроме того, заметная часть депутатов после прекращения полномочий занимала должности, обеспечивающие деятельность нижней палаты парламента и ее членов (помощники депутатов, сотрудники аппарата ГД). Характер постдумской карьеры, вероятно, отчасти связан с особенностями карьеры, предшествующей избранию в ГД: среди депутатов, имеющих постпарламентский опыт работы в административных и научно-образовательных структурах, региональных легислатурах, а также на ключевых должностях в коммерческих организациях, соответствующий предпарламентский опыт шире распространен, чем во всей исследуемой совокупности. Более того, некоторые депутаты сразу после прекращения полномочий оказывались на прежнем месте работы, на той же или сходной должности, что в основном характерно для выходцев из бизнеса и научно-образовательной сферы. Для многих (свыше четверти) депутатов парламентская позиция стала трамплином для достижения непосредственно после ухода из ГД более высоких должностей, чем те, которые они занимали на момент избрания в нее. В то же время только меньшинство депутатов сразу после прекращения полномочий сохранило принадлежность к властным элитам общенационального уровня. В статье выдвинут ряд предположений о связи между характеристиками политической и экономической организации российского общества (слабость парламента, «кумовской капитализм» и пр.) и особенностями постдумской карьеры.

В статье рассматриваются основные характеристики Тотального диктанта как формы флешмоба. Выявлены основные признаки флешмоба: массовость, публичность, одновременность, эмоциональная вовлеченность, игровой характер, организация посредством современных коммуникационных технологий и в определенных случаях наличие лидеров. Основными факторами развития флешмобов следует считать неудовлетворенность существующими формами общественного участия, поиск новых форм самовыражения и развитие коммуникационных сетей. Трансформация флешмоба как социального явления обусловливает необходимость выделения двух его типов — классического и модернизированного. У классического флешмоба нет четкой цели и смысла. Модернизированный обладает определенной идеологией, имеет дело не с массой, а с публикой, дифференцированной по интересам, и часто связан с использованием формы флешмоба группами элит для социального воздействия на ценностные установки населения. Тотальный диктант как массовая публичная акция, проводимая в настоящее время на международном уровне, может быть рассмотрен как форма модернизированного флешмоба, в ходе трансформации которого локальное студенческое мероприятие переросло в глобальную акцию, активно поддерживаемую элитными группами. Идеология тотального диктанта, связанная в первую очередь с проверкой грамотности и поддержкой русского языка, включает также ценности патриотизма и изменения окружающего мира через самосовершенствование. Результаты интервью с участниками диктанта выявили эмоциональную окрашенность участия в диктанте, связанную с ситуацией самопроверки, и идентификацию с группой интеллектуалов, патриотически настроенных и любящих русский язык.

This paper adopts a multimodal critical discourse analysis (MCDA) approach and examines how recent online commercials produced in Japan articulate the discourses pertaining to the trending concept of work-life balance (WLB). Further, the study analyzes the narratives of working mothers in Japan who were asked to watch the selected videos and share their thoughts on WLB. As such, it investigates the effects of the discourses transmitted through commercials on women’s perceptions of their identities as workers, partners and mothers. The analysis of the multimodal data made it possible to identify the underlying discourses on WLB and gender roles conveyed through the videos. These hidden discourses were highly complex and generally contradicted the readily manifest messages of the respective commercials. One of the central messages in these discourses was the promotion of an apologetic attitude and empathy through one-time “heroic deeds” done by men for their wives. The study participants’ narratives revealed their personal aspirations for a desirable WLB, while simultaneously unveiling how they unconsciously internalized many of the videos’ discursive impositions. The study contributes to the application of critical discourse analysis methods and to the discussion on the reconstitution of gender roles, necessary for the implementation of both public and private WLB strategies, in Japan and elsewhere.

Основной исследовательский вопрос статьи: каким образом представления о неопределенности персональной идентичности, характерные для модерна, конструируются на уровне обычных социальных практик. В качестве конкретного кейса выбрано одно из направлений холистической медицины — гомеопатия. На основе анализа текстов ключевых представителей неортодоксальной гомеопатии делается вывод о том, что современные гомеопаты, в отличие от основателей метода, ставят во главу угла психические, а не физиологические симптомы, постепенно формируя представления об уникальном личностном типе больного. Подобным же образом личностный тип переносится на гомеопатический препарат, в результате чего образы лекарства и пациента отождествляются. На передний план для гомеопатов-новаторов начинает выходить не просто личностный тип — важнейшей задачей становится поиск некой субстанции (психического нарушения), за которой прячется уникальная идентичность пациента. Персональный конструкт человека модерна — сильная личность, защищающая собственные границы, находящаяся в постоянном поиске собственной идентичности — переносится на тип недавно открытых гомеопатических препаратов, формируя, таким образом, представление о необходимости назначения новых препаратов для «новых людей», в образах которых угадываются типические личностные типы модерна. В статье также показано, как современные гомеопаты, исследуя свойства новых лекарств, переносят связанные с этими субстанциями традиционные культурные коннотации на свойства препаратов и таким образом примеривают на себя новые идентичности. На основании приведенных данных делается вывод о том, что подобный подход несет важную терапевтическую функцию, помогая индивиду «текучей современности», находящемуся в состоянии постоянных сомнений и неопределенности, примириться с этим состоянием.

В статье рассматриваются перспективы использования больших данных в социологии. В социальных науках сравнительно недавно появились призывы анализировать поведение человека при помощи новых способов производства, обработки и методов анализа данных. Особое внимание к новым данным характерно в первую очередь для социологии, для которой они могут означать переориентацию всего проекта дисциплины. Дискуссия о концептуальных особенностях больших данных развивалась от обсуждения их размера к пониманию, что их ключевая черта — в способе производства. Отличие новых данных состоит в том, что они создаются не для целей исследования, охватывают всю популяцию и производятся в режиме реального времени. Масштаб данных о поведении людей на микроуровне меняет те научные области в социологии, для которых ранее существовали серьезные ограничения при исследовании социального поведения. Это главным образом позволило продвинуться в решении теоретической проблемы, связанной с определением природы социального влияния. В свою очередь, заимствования инструментов из компьютерной науки изменили способ анализа больших неструктурированных массивов текста, что особенно важно для научных областей, исследующих символическое производство. В социологии культуры новые методы анализа текстовых данных позволяют преодолеть асимметрию — развитие теории всегда опережало развитие методов. Социология меняется с приходом новых данных не только в своих отдельных областях, но и в общем видении дисциплинарного проекта. Статья заканчивается обсуждением новой эмпирико-ориентированной социологии, которая идет от данных и этим отличается от привычного для мейнстрима стиля с последовательным движением от гипотез к сбору и анализу данных. Исследования и раньше далеко не всегда запускались теоретически обоснованным вопросом, однако именно сейчас отсутствие сцепки «теория—данные» формулируется как легитимный вариант дисциплинарного будущего социологии.

Статья представляет собой обзор зарубежных и российских источников, затрагивающих проблему доходной стратификации, и систематизацию существующих подходов. Ее актуальность обуславливается отсутствием обзорных работ, в которых бы обобщался накопленный опыт исследований в области одномерной стратификации по доходу, несмотря на то что и отечественные ученые, и их зарубежные коллеги активно используют одномерные классификации индивидов, основанные на шкале доходов в социально-экономических исследованиях. В работе рассмотрены и систематизированы результаты исследований, выполненных как в духе абсолютного, так и относительного подхода к выделению групп на основе доходного распределения. Ни в зарубежной, ни в российской традиции до сих пор не сложилось единого понимания того, как должна выглядеть шкала доходов при построении модели доходной стратификации в странах с индустриально развитой экономикой. Это связано во многом с тем, что исследователей, работающих со шкалами доходов, как правило, интересуют конкретные социальные группы (бедные, средний класс, верхние слои общества), а не общество в целом и его структура; более того, ученые по-разному понимают доходные границы этих групп. Вместе с тем показано, что работы социологической направленности отдают предпочтение относительному подходу (особенно в такой его версии, как медианный подход). По отдельным «порогам» на шкале доходов в рамках этого подхода достигнут даже хрупкий консенсус. Относительное единодушие касается прежде всего интервала 0,75–1,25 медианы, который позволяет выделить в индустриально развитых обществах средний класс «по доходам». Большинство же исследователей сходятся во мнении, что доходы более 2 и менее 0,5 медианы представляют собой пороги, отсекающие полярные группы — верхи и низы — общества. Работа носит во многом междисциплинарный характер и может быть полезна не только социологам, но также экономистам, демографам и специалистам в области социально-экономической статистики.

Проблематика знания и сознания является мультидисциплинарной. В истории наук о человеке она традиционно разделялась между различными научными и, шире, интеллектуальными «цеховыми» сообществами. В философии, социологии, психологии, биологии, науках о языке и коммуникации etc. разрабатывались (порой независимо друг от друга) многочисленные подходы к изучению данного, весьма обширного, тематического поля, обладающие тем не менее рядом сходств. Конструктивизм — своего рода условный «зонтичный термин», объединяющий целую группу «субъектоцентричных» теорий, дающих определенный «парадигмально очерченный» ответ на вопрос о функции (со)знания в его отношении к миру. С точки зрения конструктивизма субъективный инструментарий знаний и сознания используется людьми для «создания» и «когнитивно-практического освоения» окружающего их природного и социального универсума (или «множественных» миров опыта). В статье предпринята попытка анализа теоретических предпосылок и генезиса конструктивизма как особой мультидисциплинарной программы социальных и гуманитарных наук, концептуализирующей идею об активной роли индивидуального и/или коллективного сознания в процессе образования повседневных и научных «картин мира», определяющих в значительной мере направление действий социальных акторов. Охарактеризованы «осевые» линии аргументации и своеобразие некоторых концепций конструктивистского толка, а также выявлена степень их изоморфизма и потенциальной комплементарности. Среди прочего внимание сосредоточено на конструктивистских мотивах ряда концепций, получивших известность в истории философской и научной мысли ХХ столетия (неокантианство, конвенционализм в философии и методологии науки, плюралистическая концепция «создания миров» Н. Гудмена, теория аутопойетических систем У. Матураны и Ф. Варелы, психология когнитивных процессов, в том числе теория личностных конструктов Дж. Келли и теория категоризации Дж. Брунера, и др.).

Статья задумывалась как рецензия на книгу Кэролин Стил «Голодный город: как еда определяет нашу жизнь», однако показавшееся автору необходимым предисловие о причинах и вариациях социологического интереса к феномену еды превратило рецензию в размышление о способах (около)социологического анализа роли еды в современном обществе потребления, которая давно не сводится к простому «топливу», обеспечивающему бесперебойное функционирование человека как существа биологического. В качестве отчетливо сформировавшихся контекстов научного осмысления еды, которые могут быть интересны для социологов, в статье рассмотрены: макроэкономический подход (разнообразные трактовки продовольственной безопасности — от социально-экономической до (гео)политической, в частности, это российский государственный политизированный дискурс импортозамещения, игнорирующий реальные продовольственные практики и возможности населения); гендерно-экономический («феминизированная» версия экономической истории); кулинарно-идеологический (когда за ширмой кулинарных рецептов и моделями развития общепита скрываются идеологически нагруженные дидактические указания об обязательном образе жизни, т. е. «политическая диетология»); историко-культурно-антропологический (попытки реконструировать сокрытые в еде социокультурные коды и роль еды в эпохальных событиях прошлого) и др. Обозначение широчайших границ нынешнего научного разговора о еде позволило автору показать, что книга «Голодный город» — почти идеальный пример социологического анализа социального бытования еды во всем его многообразии (производство и транспортировка продовольствия, урбанизация и продуктовые рынки, трансформации пространства домашних кухонь и развитие системы общественного питания, социальная роль совместной трапезы и утилизация отходов, социальная справедливость и утопизм), хотя в фокусе внимания книги находится всего одна кулинарная культура (английская).