|
Политическая социология
|
9–28
|
Понятие правительственности, разработанное в работах Мишеля Фуко, активно используется в различных академических дисциплинах. На основе анализа вторичной литературы, настоящая статья выделяет и систематизирует некоторые особенности теоретического подхода Фуко, которые находят отражение в современных исследованиях правительственности. Я описываю шесть скрытых эпистемологических препятствий (эссенциализации власти, невозможность сопротивления, латентный идеализм, непоследовательное представление государственности, недостаточное обоснование микро-макросвязи и исчезающая критическая позиция) с целью стимулировать академическую дискуссию о возможных методологических прозрениях, способных преодолеть некоторые из этих трудностей. Представленные ограничения рассматриваются как имманентные общей теоретической концепции Фуко, а не как следствия отклонения от нее. Примеры исследований из сферы международных отношений и социологии используются для поддержки основных аргументов в тексте. Как показано, поиск дополнительного обоснования аналитики власти Фуко в обновленной версии исторического материализма может иметь хороший потенциал для обеспечения точности исследований правительственности и переопределения его критической направленности. Кроме того, потребуется определенный консенсус по фундаментальным понятиям исследований правительственности, что может помочь стабилизировать повестку дня исследований. Признавая общий важный вклад Фуко в понимание современных феноменов и практик, критическая наука должна учитывать его концептуальные и социальные ограничения. |
|
29–53
|
В статье прослеживается взаимосвязь кризисных процессов, пришедших на смену «стабильности» 2000-х годов в России. Период с 2009 года характеризуется стремительным накоплением и наложением друг на друга противоречий в различных сферах: речь идет об экономическом кризисе 2009 года, политическом кризисе 2011–2012 годов, «геополитическом» кризисе 2014 года и, наконец, новом витке экономического кризиса, начавшемся в 2014 году. Эти процессы трактуются в статье как взаимно обусловленные. Выявляется их связь с политико-экономическим порядком, сложившимся в России в 2000-е годы и предполагавшим, с одной стороны, воспроизводство периферийного капитализма, с другой — консолидацию политического режима, который сочетал в себе неопатримониальные практики и доминирование бюрократических элит, характерное для бонапартизма. Кризис 2009 года продемонстрировал уязвимость этого политико-экономического порядка. В свою очередь, массовые протесты 2011–2012 годов изменили характер отношений между властью и обществом и запустили процесс трансформации режима, все больше опиравшегося на идеологию и репрессии. Идеологическая мобилизация, характерная для третьего срока В. Путина и усиленная российскими действиями в Украине в 2014 году, происходит на фоне экономической стагнации и спада, свидетельствующих об исчерпанности модели российского периферийного капитализма. Статья завершается анализом противоречий и потенциальных точек напряжения в российском обществе на фоне продолжающихся экономических проблем. |
|
54–74
|
В статье представлены результаты исследования, в фокусе которого — риторика участников молодежных сообществ в Дагестане в отношении тех, кто присоединился к ИГИЛ. Авторы реконструируют повседневный молодежный дискурс «ухода в ИГИЛ» в регионе, который часто упоминается в России в связи с действиями этой террористической организации, и сосредоточиваются на том, каким образом молодые дагестанцы проблематизируют «уход в ИГИЛ». Исследование проводилось на основе строгой версии конструкционистского подхода к социальным проблемам, исключающей предположения о наличии и величине «террористической угрозы». Терроризм рассматривался как одно из «условий-категорий», относительно которых разворачиваются дискурсы проблематизации и депроблематизации. Особенность представляемого исследования заключается в сосредоточении не на публичных, а на повседневных формах конструирования социальных проблем, в частности, высказываниях в ходе глубинных интервью. В соответствии с конструкционистской исследовательской программой Питера Ибарры и Джона Китсьюза, в дискурсе дагестанской молодежи были выявлены риторические идиомы, используемые в отношении «ухода» и «ушедших». В высказываниях молодых дагестанцев по поводу «ухода в ИГИЛ» отсутствовала драматичная риторика бедствия. Эпизодически молодые дагестанцы использовали риторику опасности, включающую в себя метафору «вируса», однако доминирующей была риторика неразумности. Слова, используемые участниками молодежных сообществ в отношении тех, кто «ушел в ИГИЛ»: «глупые», «слабые», «марионетки», «неопытные», «легко внушаемые» и прочее, соответствуют словарю этой риторической идиомы. Образ манипуляции, центральный для риторики неразумности, детализируется посредством конструирования образа «вербовщика». Одной из выявленных черт нарративов молодых дагестанцев на тему «ухода в ИГИЛ» было эпизодическое, отличающееся от предыдущих и последующих высказываний проговаривание темы в соответствии с официальным дискурсом предположительно для того, чтобы обезопасить себя от возможных подозрений в симпатии к ИГИЛ. Однако доминирующая в объяснениях «ухода» риторика неразумности указывает на отсутствие социальной дистанции между молодыми дагестанцами и теми, кто «ушел». Информанты выражали сожаление и сочувствие по отношению к родственникам «ушедших» и связывали «уход в ИГИЛ» с безработицей. Высказывания информантов предполагают необходимость развития социальной политики в Дагестане, возможностей образования и занятости, а не усиления репрессивных мер. |
Социологическая теория и методология исследований
|
75–88
|
Тема любителя уличной жизни, наблюдателя, городского бродяги и скитальца впервые появляется в работе Эдгара Аллана По «Человек толпы». Однако термин «фланер» закрепился в гуманитарных науках благодаря Шарлю Бодлеру, и впоследствии, — эссе Вальтера Беньямина, к котором фланер фигурирует в качестве центральной фигуры современной жизни. Недавние исследования в социальных и гуманитарных науках в значительной степени пересматривают роль фланера и городского явления фланирования. К описанию фланера в основном применимы два критерия: степень вовлеченности фланера в жизнь города и его способность трансформировать смысловую структуру городского пространства. Согласно данным критериям можно выделить фланеров-исследователей и фланеров, участвующих в политической жизни города. С другой стороны, мы можем отметить типы фланера, которые пассивно наблюдают происходящее или являются потребителями, бесцельно прогуливающимся по современным торговым центрам. Цель статьи — проанализировать эволюцию понятия фланирования и рассмотреть альтернативный подход к данному понятию. Теоретической основой альтернативного подхода является герменевтическая программа Поля Рикера, представляющая фланера в качестве активного читателя и актора-пользователя публичных мест города, а также создателя коллективной памяти. |
|
89–110
|
В статье рассматриваются возможности применения макросоциологии к анализу закономерностей распада государств. Показано, что конечной точкой распада является полная делегитимация власти и режима в целом. Один из важнейших факторов этого процесса — наличие сильного конфликта элит, который блокирует возможности их коалиции для подавления массового недовольства. Конфликт элит, вызываемый нехваткой как символических, так и материальных ресурсов, имеет своим истоком два различных обстоятельства. Первое было определено как геополитическое напряжение государства, когда оно вынуждено тратить значительную часть ресурсов на охрану и поддержание порядка на своих территориях и для захвата новых, второй — как «деградация» и перепроизводство элит. Для наглядной демонстрации этих процессов рассмотрены конкретные исторические примеры (Новое царство Древнего Египта и Кхмерская империя). Ответ на причины расхождения в динамике автор видит в различиях в политической организации, когда элиты либо жестко контролируются государством, либо способны ему противостоять. Предполагаемые ответы на причины разных типов институционального положения элиты связаны с уровнем бюрократической развитости государства и доминирующим типом вооружения. |
|
111–132
|
В статье обсуждаются перспективы использования постсубкультурного термина «сцена» как концептуальной рамки для изучения современных молодежных культур. В актуальной академической литературе концептуализация сцены представлена целым спектром конкурирующих интерпретаций: сцена как место, сцена как пространство (реальное или виртуальное), сцена как поле культурного производства. Узловыми пунктами дискуссии служат выделяемые исследователями измерения сцены — ее театральность, регулярность, аутентичность, легитимность и DIY-экономика. С нашей точки зрения, «сцена» обладает рядом эвристических преимуществ, недостающих как субкультуре, так и другим постсубкультурным концептам. Во-первых, это связь групповых культурных практик и конкретных мест/пространств, позволяющая сравнивать конфигурации молодежных сообществ и культурные коалиции в разных географических локациях (городах, странах, регионах). Во-вторых, это переключение исследовательского фокуса с анализа культурных текстов и дискурсов на имплицитные правила и смыслы, в соответствии с которыми индивиды производят сцену в конкретном месте/пространстве и времени. Продуктивным видится использование теоретико-методологической композиции «сцены» и солидарного подхода, что позволяет анализировать не только особые черты групповых молодежных идентичностей в контексте городских пространств, но учитывать реакцию локальных молодежных сообществ на дискурсивное давление, форму ценностных конфликтов, типичных для современной России в целом и отдельных регионов в частности. |
|
133–162
|
Статья представляет результаты исследования, нацеленного на поиск базовых сходств и специфических различий среди многообразия современных социологических концепций, рассматривающих общение как исследовательскую проблему. Данная цель реализуется на основании сравнительного анализа «наиболее сходных случаев» — четырех теоретических позиций, разработанных в рамках традиции осмысления общения, восходящей к Э. Дюркгейму и И. Гофману. Это концепция порядков взаимодействия Э. Роулз; теория ритуалов взаимодействия Р. Коллинза; концепция социального перформанса Дж. Александера; и теории межличностного поведения Дж. Тернера. Статья начинается с рассмотрения вопроса о том, какой феномен социальной реальности фиксируется словом «общение», какими базовыми характеристиками он обладает и с какими исследовательскими проблемами связан в социологии. Выделяется «дюркгеймианско-гофманианская» теоретическая традиция анализа общения в социологии. Далее представлен сравнительный анализ теорий Э. Роулз, Р. Коллинза, Дж. Александера и Дж. Тернера. Затем, на более высоком уровне абстракции, статья ставит вопрос о характере сходств и различий между рассмотренными теориями. Утверждается, что для их характеристики может быть использовано не парадигмальное различие, а выделение исследовательских дилемм, структурирующих концептуальные проблемы анализа общения в социологии. В заключение рассмотрен вопрос о месте социологии общения в современной социологии, в частности о ее соотношении с социологией повседневности и социологией эмоций. |
|
163–179
|
Статья посвящена теоретическому осмыслению феномена социальной сети и методологии его исследования. Социальная сеть рассматривается как абстрактный идеально-типический конструкт, дающий возможность выйти на уровень предельного обобщения имеющихся знаний о сетях и разработать универсальные средства проведения аналитических операций с объектами сетевой природы. К таким средствам отнесен методологический аппарат социальной топологии. Установлены критерии демаркации системного и сетевого, системного и топологического подходов. С авторских позиций условного деления социальной топологии на топологию пространства и топологию формы, восходящего к трудам Курта Левина, Пьера Бурдье и Рене Тома, произведен анализ применения топологического инструментария в исследованиях основных направлений сетевого подхода: анализа социальных сетей, реляционной социологии, акторно-сетевой теории. Выяснено, что к использованию пространственной топологии с разной степенью активности тяготеют исследования анализа социальных сетей и реляционной социологии. Топология формы, в свою очередь, разрабатывается только в контексте акторно-сетевой теории, прежде всего в работах Джона Ло и его последователей. На основе сделанных путем аналитических операций выводов утверждается, что назрела необходимость разработки комплексной синтетической топологии, вбирающей в себя все количественно-качественные достижения отдельных топологических взглядов. Использование такого теоретико-методологического каркаса способно раскрыть в перспективе новые грани осмысления социальных сетей. |
|
180–194
|
В статье речь идет о взаимодействии власти и аппарата подчинения в различных культурных традициях. Автор противопоставляет европейскую практику рационального подчинения более фундаментальной практике подчинения, являющейся важной частью русской культуры. Рассуждая о практиках подчинения в культуре, автор противопоставляет собирательный образ слуги — европейца Труффальдино — лакею Фирсу — собирательному образу, бытующему в рамках русской культуры. Это извечные типажи служения, дополняющие друг друга и сливающиеся воедино. Каждый тип характерен для политических практик власти в той или иной культурной традиции. В статье рассматриваются сходства и различия в практиках служения в контексте выбираемых слугами поведенческих стратегий. Выбор стратегии, в свою очередь, связывается с формой принуждения. В условиях тоталитарного дискурса у слуги вряд ли остаются шансы на более или менее независимое позиционирование и высокую мобильность. Культурный контекст конструирует аппарат подчинения, его структуру и функционал. Рациональное бытие господина в европейской культуре может быть противопоставлено более размашистому хозяйствованию господина в русской культурной традиции. Уважительное отношение к слуге в европейской культуре, связанное с контрактным принципом служения, невозможно в русской культурной практике, где зависимость слуги от господина носит куда более фундаментальный характер. |
Weber-Perspektive
|
198–217
|
Обзорная статья Томаса Швинна и Герта Альберта является введением к сборнику, изданному по результатам симпозиума, который прошел в апреле 2014 года в Гейдельберге в честь 150-летия со дня рождения Макса Вебера. Представители нового поколения вебероведов стремятся панорамно представить парадигму, направленную на актуализацию идей классика, и дать новый импульс к исследованию его творчества. В первой части авторы прослеживают изменения в веберовской исследовательской традиции, произошедшие за 50 лет после резонансного конгресса 1964 года. Веберовская интеллектуальная традиция на современном этапе сталкивается с иными вызовами, главным из которых является ответ на вопрос, имеет ли социология Макса Вебера достаточный потенциал, чтобы помимо осмысления возникновения и становления современности быть актуальной теорией для диагностики и прогнозирования нынешних проблем глобализации и модернизации. Во второй части представлены критические аннотации докладов и публикаций, в которых в которых с помощью веберовских категорий анализируются актуальные проблемы и феномены в таких тематических разделах, как «Биография и отражение великих культурных проблем», «Религиозный фундаментализм и секуляризация», «Новые формы национального и транснационального господства», «Актуальный капитализм финансовых рынков», «К актуальности социологии культуры», «Современные варианты харизмы», «Потребление и социальное неравенство», «Исторический генезис и распространение современности». Далее эксплицируется тезис об эвристическом потенциале трехсоставной веберовской парадигмы (теория, методология и исторический анализ) для исследования как трансформационных процессов настоящего, так и для прогнозирования развития современности в будущем, охватывая широкий спектр актуализированной веберовской социологии. |
Ханна Арендт: новое начало
|
221–252
|
Исследование посвящено конструктивному анализу феномена «слепого пятна» в контексте политической рефлексии социально-исторических событий. Данное явление, будучи частью самого мышления, имеет двойственную природу, влияющую на формирование наших суждений. Помимо этого, в статье показывается, как действие «слепого пятна» относится к убеждению, с одной стороны, обеспечивающего возможность вынесения исторического суждения, с другой стороны, проясняющего природу возникающих сомнений относительно объективности исторического познания. В качестве примера данной аналитики рассматривается интерпретация теории способности суждения, предложенная Х. Арендт. Паралич критического мышления, связанный с вторжением «слепого пятна», является результатом абсолютизации теоретического разума, что сказывается на политических и моральных оценках истории. В исследовании на примере некоторых политических оценок, которые дает Х. Арендт трагическим событиям XX века, раскрываются особенности работы «слепого пятна» в мышлении. Осознание этого явления способствует более чуткому отношению к особенному, о чем повествует история, а также — смягчению идеологической ангажированности ради установления более взвешенных отношений между культурами, предотвращая тем самым невольно возникающее культурное высокомерие. В итоге в статье показано, как обособляющая интенция способности суждения отражается на «социализации» теоретического разума; как двоякое свойство феномена «слепого пятна» мышления влияет на оценку исторических и политических реалий и, как следствие, вновь достигается осознание ценности ограничения разума; каким образом и в каком смысле справедливые гуманистические выводы, которые стремится сделать Арендт из проанализированных ею тоталитарных режимов ХХ века и из кантовского учения о способности суждения, подспудно несут с собой опасность неприемлемого противопоставления различных культурных идентичностей. |
Русская Атлантида
|
253–274
|
Архиепископ Никанор (Бровкович) (1826–1890) и Константин Николаевич Леонтьев (1831–1891) — представители русского консерватизма второй половины XIX века, чьи идеи часто рассматриваются как тождественные. Их воззрения можно отнести к культуркритическому направлению традиционалистского типа, которое видит в модернизационных процессах угрозу для существования естественной среды обитания человека и самого человека. Аргументами против прогресса у этих мыслителей являются утверждения о том, что модернизация гомогенизирует культуру и разрушает традиционные ценности. Для выявления различий между воззрениями архиепископа Никанора и Леонтьева автор обращается к теории «компенсации» И. Риттера, Г. Люббе и О. Маркварда, по которой модерн вырабатывает способы компенсации собственной рациональной гомогенности. Среди этих способов — интерес к иррациональному и уникальному, к индивидуальной «истории происхождения», к традиции. Таким образом, и сама культуркритика оказывается способом компенсации унифицирующих последствий модернизации. Леонтьев обращается к «византизму» как традиционному типу культуры для противопоставления его модерну, а архиепископ Никанор — к идеалу личностной православной святости. Это вскрывает некоторое различие между ними, несмотря на то что их традиционализм оказывается одинаково модерным, выполняя функцию компенсации. Но если Леонтьев проектирует способы разрушения модерна, связывая это с прогнозируемой им в рамках политического авангарда победой социализма, приводящего к новому феодализму, то архиепископ Никанор считает прогресс неизбежным, предлагая компенсировать его негативные последствия обращением к иррациональным и уникальным аспектам традиционной религиозности. |
Социология спорта
|
275–283
|
Интервью с Робертом Эдельманом, известным американским исследователем советского спорта, профессором русской истории и истории спорта Калифорнийского университета в Сан-Диего, посвящено эвристическим вопросам изучения современных телесных практик. Вначале ученый рассказывает о своем пути в историческую науку, о появлении у него интереса к русской истории вообще и советским формам работы с телом в частности. Особенно ценны с точки зрения социально-теоретического интереса воспоминания Р. Эдельмана о ситуации в американском академическом сообществе в 1960–1970-е годы, в том числе о влиянии на молодое поколение ученых ведущих теоретиков Франкфуртской школы Т. Адорно и Г. Маркузе. Красной нитью через все интервью проходит мысль о неадекватности подходов многих интеллектуалов, особенно левых, к спорту как некой вторичной сфере, в лучшем случае отвлекающей людей от подлинных проблем. Далее речь идет собственно об эвристике социально-теоретических, культурологических и исторических исследований спорта, связанных с именами ведущих представителей Бирмингемской, Лестерской школ и других направлений гуманитарного знания. Называются конкретные исследования, помещающие спорт в широкий социокультурный контекст. Затем исследователь рассказывает о своих методологических подходах к феномену советского спорта, позволивших ему проанализировать массовые телесные практики из перспективы самих участников, т. е. снизу, а не из распространенной перспективы «сверху». В заключение Эдельман высказывается о проблеме академического признания дисциплин, эксплицитно занимающихся изучением спорта и других культурных практик, традиционно считающихся «низкими». |
|
320–339
|
В статье рассматривается вопрос о соотношении глобального и национального в спорте и физическом воспитании и дается попытка определить то место, которое дореволюционная Россия занимала на мировой карте физического образования. Эпоха создания в Европе национальных государств отмечена возникновением национальных систем военной и/или физической подготовки, включая немецкую гимнастику (Turnen), шведскую и так называемую сокольскую гимнастику. Последняя была создана в Праге на волне освободительной борьбы против Австро-Венгрии и подъема панславизма. В дореволюционной России до начала ХХ века использовались немецкая и шведская системы. С углублением антигерманских настроений немецкая гимнастика стала вытесняться сокольской, а после Октябрьской революции все прежние спортивно-гимнастические общества подпали под подозрение новой власти и так или иначе были ликвидированы. Сокольские общества в особенности были обвинены в национализме, их члены подверглись репрессиям, а имущество конфисковано. Элементы сокольской гимнастики были использованы при создании советских комплексов физических упражнений и вошли в новые виды спорта, такие как художественная, ритмическая и эстетическая гимнастика. В наши дни некоторые современные военно-патриотические клубы пытаются возродить сокольскую гимнастику как национальный «русский» вид нравственно-патриотического воспитания. В заключение делается вывод о том, что, несмотря на глобализацию физического воспитания и спорта, вопрос о «национальных» моделях еще не потерял своей актуальности. |
Рецензии
|
340–347
|
Гапова Е. Классы наций: феминистская критика нациостроительства. М.: Новое Литературное Обозрение, 2016. 368 С. (Библиотека Журнала «неприкосновенный Запас»). ISBN 978-5-4448-0584-8 |
|
348–353
|
Сергеев С. М. (2017). Русская нация, или Рассказ об истории ее отсутствия. М.: Центрполиграф. 575 С. ISBN 978-5-227-06623-7 |
|
354–359
|
Сафронова Ю. А. (2017). Екатерина Юрьевская: Роман в письмах. Спб.: Изд-во ЕУСПБ. 404 С. ISBN 978-5-94380-237-9 |
|
360–365
|
Люббе Г. (2016). В ногу со временем: сокращенное пребывание в настоящем / Пер. с нем. А. Б. Григорьева И В. А. Куренного под науч. ред. В. А. Куренного. М.: НИУ ВШЭ. 456 С. ISBN 978-5-7598-0839-8 |
|