2015. т. 14. №4

Задача статьи — прояснить природу философского мышления Карла фон Клаузевица, которое он продемонстрировал в книге «О войне» (1832), а также проанализировать отношение этого мышления, с одной стороны, к драматическим событиям Наполеоновских войн, а с другой — к той ревизии теории войны, которую Клаузевиц осуществил. В статье проводится различение философского модуса мышления и модуса понимания войны, свойственного военной теории (различие между философскими задачами понимания природы войны и задачами теории войны). Это позволяет мне исследовать критику Клаузевицом военной мысли XVIII века, диалектическое развитие философского мышления в «О войне», а также «грамматику» войны в связи с различными определениями войны как часть цельной системы. В отличие от Раймона Арона, который предлагал исключить наличие связей между тремя содержательными определениями войны в эволюции идей Клаузевица, в статье я исследую концептуальное развитие этих определений в рамках рассуждения о природе войны, которым начинается сочинение «О войне». Более подробный анализ первой главы первой части этой работы позволяет увидеть особенности метода философского мышления Клаузевица, который рассматривает сущность войны, или ее природу, начиная с «прямолинейного» определения войны как дуэли и завершая образом войны как «парадоксального триединства» (в соответствие с Платоном). Таким образом в первой главе обозначается философское пространство, которое позволяет ему продолжить развитие теории войны в последующих частях своего сочинения.

Постоянно возрастающий интерес к Клаузевицу достиг своего пика уже тогда, когда Мишель Фуко на лекциях в Коллеж де Франс сказал, что «власть это война, война, продолженная другими средствами» (курс лекций «Нужно защищать общество»), переформулировав высказывание Клаузевица («Война есть продолжение политики, только иными средствами»). Однако огромный интерес к этой оригинальной формулировке затмил более любопытные наблюдения и оценки, сделанные прусским генералом. Задача этой статьи — проанализировать один из менее известных аргументов Клаузевица из книги «О войне». Аргумент касается «закона предельной эскалации», который свойственен всякой войне (война становится не просто «одной из войн», а «той самой», войной предельной или тотальной). В литературе ему уделяется мало внимания, несмотря на то, что он может оказаться более существенным источником размышлений, нежели известный афоризм. Однако не так давно о нем вновь заговорил французский философ Рене Жирар. Политическая философия Джорджо Агамбена, как будет показано в статье, находится по отношению к этому закону в отношении неявной преемственности. Агамбен ссылается на прусского генерала в редких случаях (в отличие от ссылок на Дебора, Арендт и Шмитта, серьезно повлиявших на Агамбена), однако обнаружение преемственности между Агамбеном и Клаузевицем позволяет рассмотреть философию чрезвычайного положения и тотальной/глобальной гражданской войны Агамбена с новой стороны, что представляется автору более многообещающим, чем привычные подходы.

В статье критически рассматривается связь между суверенитетом, насилием и войной в «Homo Sacer» Джорджо Агамбена и «Левиафане» Томаса Гоббса. Вкратце остановившись на новом прочтении основных положений «Левиафана», явным образом отсылающих к аристотелевскому различению актуального и потенциального, я прихожу к выводу, что насилие до общественного договора, по Гоббсу, прежде всего основано на том, что он называл «антиципирующим разумом», и проблеме контингентности будущего. В соответствии с интуициями М. Фуко, я также утверждаю, что допущение определенных потенциальностей ведет к известным выводам Гоббса о естественном состоянии как состоянии войны («condition of Warre»). На втором этапе я анализирую некоторые утверждения Агамбена с целью описать, как воображенное Гоббсом насилие до общественного договора не может быть преодолено в результате появления суверена. В частности, доводы Агамбена проливают свет на неразличимую и неразрывную взаимосвязь естественного состояния и состояния закона, которые, как пишет П. Вирно, являются «сиамскими близнецами». Таким образом на мета-уровне Агамбен предполагает, что Гоббсова проблема не сводима к «проблеме порядка» (по Парсонсу). Предпринятый анализ проблематизации будущего в работах Гоббса позволяет понять, как работают современные стратагемы на финансовых рынках и механизмы освоения будущего (future-colonization), лежащие в основе глобальной политики. В ответ на критику Агамбена я утверждаю, что тщательный анализ того, что можно обозначить как «перспективы актуализации потенциального не-бытия», может быть первым теоретическим шагом на пути к эффективной форме критики.

В статье рассматривается критика теории справедливой войны, представленная в работах Карла Шмитта. Интерес к теории справедливой войны возродился в середине XX века, когда благодаря усилиям ряда англо-американских авторов, в первую очередь М. Уолцера, была создана новая, секулярная, интерпретация этой концепции. Однако своё начало теория справедливой войны берёт в христианской политической мысли, и можно отметить, что и современные подходы к проблеме нравственного обоснования войны сохраняют определённые черты религиозной аргументации. Аргумент к морали в политике может быть сопоставлен с апелляцией к божественному закону, но вне христианского контекста политический морализм теряет свою значимость и обоснованность. К. Шмитт обратил внимание на это парадоксальное свойство теории справедливой войны, предложив взамен оригинальную концепцию оберегаемой войны. По его мнению, оберегание войны было одной из ключевых характеристик jus publicum Europaeum. Суть его сводилась к признанию врага равным по статусу политическим субъектом. Несмотря на то, что именно сторонники теории справедливой войны претендуют на роль защитников человечества, использование морали в политике, с точки зрения Шмитта, ведёт к дегуманизации врага и усилению тотальности конфликта. Область политического должна быть очищена от всех моральных привнесений, это позволит сделать её более сбалансированной. Концепция оберегаемой войны Шмитта, основанная на исключительно политическом подходе к понятию войны, оказывается в большей степени гуманной и обоснованной, нежели теория справедливой войны.

Говоря о «капитализме и войне», следует в первую очередь обратить внимание на важные интеллектуальные традиции, обсуждающие связи между этими двумя терминами радикально противоположными способами. Начиная с эпохи Просвещения, в основных интеллектуальных течениях эти два понятия полагались принципиально антагонистическими. Считалось, что экономические связи должны сдерживать развитие социальных конфликтов и способствовать усилению взаимозависимости, а, следовательно, делать обычаи более цивилизованными и содействовать миру как внутри суверенных единств, так и между ними. Включение подобных представлений в мировоззрение ведет к многочисленным последствиям, однако зачастую эти идеи выражались в форме «долженствований» и не соотносились с фактами реальной жизни. Пример — работы Адама Смита, который полагал, что колониальная торговля является в принципе мирной деятельностью, взаимовыгодной для всех ее участников, но одновременно признавал, что экономическая действительность сильно отличается от такой благостной картины. Подлинные причины этого расхождение не до конца ясны, хотя Смит был склонен возлагать вину на монополии и сращение торговли с заботой о государственном суверенитете, что противоречит модели открытой конкуренции, распространяющей мир. В данной статье мы рассматриваем этот кластер вопросов, анализируя соответствующие идеи ряда значимых социальных теоретиков, включая Адама Смита, Карла Маркса, Макса Вебера, Вернера Зомбарта, Терстена Веблена, Йозефа Шумпетера, Александра Гершенкрона, Карла Поланьи, Фернана Броделя, Джованни Арриги и Майкла Манна. Предлагаемые этими авторами теории так же сопоставляются с историческими фактами и тенденциями, отмеченными в работах других релевантных исследователей, в основном историков. Мы полагаем, что необходимо оставаться открытым к сложной, амбивалентной и неопределенной природе социальной реальности.

В статье излагаются результаты исследования социальных практик использования мемориалов, посвященных Великой Отечественной войне в постсоветской России. Авторы представляют сравнительный анализ двух кейсов. Они изучают Поклонную гору, расположенную в Москве, которая является местом памяти (lieux de memoir), согласно Пьеру Нора, где не происходили реальные военные сражения во время битвы за Москву в 1941–1942 гг. Этот кейс сравнивается с Мамаевым курганом, расположенным в Волгограде, который является памятным местом (lieux de souvenir), согласно Алейде Ассман, где имели место жесткие сражения во время Сталинградской битвы в 1942–1943 гг. Авторы детально описывают пространственную инфраструктуру обоих мемориалов и выстраивают классификацию практик в отношении их использования, включая коммеморативные, политические, досуговые, религиозные практики, а также практики, связанные с инфраструктурой, применяемые разными группами социальных агентов. Авторы приходят к выводу о том, что Поклонная гора — универсальный мемориал, транслирующий монологический героический дискурс, в то время как Мамаев курган воспроизводит такой же триумфальный дискурс, преломленный через локальный контекст интеракций между местными властями и городскими сообществами.

Последние десятилетия мировой истории характеризируются как эпоха глубоких и быстрых перемен, вынуждая исследователей задуматься о новой парадигме среды безопасности, опирающейся на уточненные принципы и понятия, систему классификации и модели конфликтов. Разработка новой парадигмы нуждается в корректной постановке. Необходимо ясно понимать, что новые идеи и принципы связаны с коллективным опытом общества и его нарративами, находящимися во взаимных отношениях с практикой. Современный смысл и значение понятий и идей формируется через погружение в историю и выстраивание аналогий, разворачивающиеся как процесс интерпретации и создания нарратива. Как следствие, политик или исследователь находятся на кромке возможных смыслов и значений, привлекая внимание общества к тем идеям, которые оно будет в состоянии воспринять и включить в свой нарратив. Разработка парадигмы оказывается сложной теоретической проблемой, включающей в себя как объективные, так и субъективные аспекты. Объективные постоянны для исторических эпох и культур, что позволяет использовать сокровищницу мирового опыта и знаний. Субъективные зависят от специфических черт конкретного общества, приводящих к появлению феномена интеллектуальной моды. Разработка новой парадигмы для среды безопасности постсоветского пространства в силу сложности должна быть отнесена скорее к искусству, нежели науке.

В начале статьи формулируется ее замысел, заключающийся в экспликации концептуального подхода к войне как важнейшему структурному элементу и механизму поддержания социального порядка. Утверждается существование устойчивой традиции теоретизирования, в рамках которой традиционным является аргумент о социальной функциональности структурного насилия, позволяющий интерпретировать войну как особый тип социальности. В качестве представителей этой условной линии аргументации называются такие ключевые фигуры истории идей, как Томас Гоббс, Карл фон Клаузевиц, Карл Шмитт и Мишель Фуко. Далее выдвигаются 10 тезисов, в которых проблематизируются эвристические аспекты войны применительно к теории социального порядка. Тезисы сопровождаются краткими комментариями. В них констатируется амбивалентный статус топики войны в философской традиции и социологической классике, так и не создавших полноценной теории войны, релевантной с точки зрения социальной теории. В основных содержательных тезисах говорится о том, что опыт войны имеет конститутивный характер для человеческих обществ. Здесь же реконструируется линия аргументации, подчеркивающая конститутивную функцию войны применительно к социальным институтам и политическим порядкам. Также подчеркивается роль войны как важнейшего фактора общественной трансформации в Новое время, который часто остается недооцененным в социологической теории. В заключение формулируется задача аналитической экспликации функциональности организованного насилия применительно к структурам социального действия, характерным для эпохи Модерна. Утверждается, что в реконструированной в статье социально-теоретической перспективе война может выступать эвристическим ключом к пониманию самой природы социального, позволяющим не только рассматривать войну как культурно-универсальный феномен, но и более реалистично анализировать структурную роль насилия в процессах производства, воспроизводства и трансформации социальных порядков.

В данной статье исследуются философские основания русской социологии войны. Философские основания науки относятся к метатеоретическому уровню научного знания и оказывают влияние на теоретический и эмпирический уровни. Философские основания включают в себя онтологические, гносеологические, аксиологические и методологические основания. Их исследование позволяет сделать вывод о целом ряде особенностей данной науки: основных идеях о природе и сущности феномена войны, о критериях истинности знания в военной науке, о правилах формулировки и вывода общих понятий и терминов, о методах получения нового знания и т.д. Предпосылкой к появлению социологии войны в России была русская военная мысль и философия войны. Собственно же социология войны в России начала формироваться в конце XIX века. С другой стороны, развитие общей психологии и социологии повлияло на становление их разделов — военной психологии и социологии, так как война все чаще становилась предметом исследований, особенно после серьезных вооруженных конфликтов. Этому способствовала и логика развития военных наук, согласно которой военные явления рассматривались как социальные. Также бурно развивающаяся в данный период философия позитивизма обратила на себя внимание многих русских военных мыслителей и гражданских философов. Это привело к использованию концептуальных и методологических наработок этой философской школы в исследованиях войны.

Первоначально данная статья задумывалась как рецензия на вышедшую в 2015 году книгу Аркадия Бабченко «Война», но текст решил зажить собственной жизнью и превратился в обзор/эссе, породив у автора подозрения в сомнительности его исходного замысла. С одной стороны, не вполне понятны причины возвращения Бабченко к теме двух чеченских кампаний в 2015 году, учитывая его огромный опыт работы в качестве военного корреспондента в других горячих точках. С другой стороны, «Война» — один из ярчайших примеров современной военной прозы и поднимает ряд важнейших социологических вопросов, что снимает сомнения в необходимости рецензирования этой по определению несоциологической работы для однозначно социологического издания. Подобные книги неизбежно запускают очередной виток социологически «нагруженных» дискуссий: во-первых, о статусе нарративов — обыденные повествования и логика их конструирования обрели сегодня столь же легитимный статус, как и научные тексты, поэтому социологи обращаются к повседневным «показаниям» в рамках «микросоциологического» анализа войны. Во-вторых, о том, кто обладает правом писать о войне, задавая, тем самым, лингвистические, предметные, дискурсивные и скрытые идеологические форматы ее проговаривания и осмысления. Безусловно, в социологии давно сложились адекватные и институционализированные методологические модели описания и объяснения войн, однако макрооптика неизбежно упускает из виду те значения и эмоции, что превращают войны в эпифанные моменты, отраженные в биографических нарративах. Для преодоления этого ограничения макрооптики мы обращаемся к повествованиям тех, кто видел «изнанку» войны и смог описать ее в формате художественного произведения (например, Джонатан Литтелл в романе «Благоволительницы») или автобиографической публицистики (например, Захар Прилепин в романе «Патологии»). Второй формат более свойственен современной российской литературе и рассмотрен в статье на примере книги Аркадия Бабченко «Война». Впрочем, оба формата позволяют увидеть «человеческое измерение войны», и, видимо, единственное различие между ними — сила убеждения и уровень читательского доверия.

Рецензия: Калдор М. (2015) Новые и старые войны: организованное насилие в глобальную эпоху, М.: Дело.

Boëne B. (2014) Les sciences sociales et l’armée: objets, approches, perspectives, Paris: Presses Universitaires Paris Sorbonne. 277 p. ISBN 978-2-84050-956-1

Negro Pavón D. (2014). Il Dio Mortale: Il Mito dello Stato Tra Crisi Europea e Crisi della Politica. Roma: Il Foglio. 109 p. ISBN 978-88-7606-532-3

Рецензия: Иванова Ю. В., Соколов П. В. (2014) Кроме Макиавелли: проблема метода в политических науках раннего Нового времени, М.: Квадрига.