С момента вхождения концепта харизмы в язык социальных наук и политической практики в его функционировании происходили существенные эволюции и вариации. Уже сам Макс Вебер различал харизму «истинную» и рутинизированную, не утверждая, впрочем, будто рутинизация харизмы способна привести к ее полному исчезновению как типа господства. Тем не менее к середине ХХ века в мысли и практике возобладала линия на желательность как можно более быстрого, лучше всего превентивного усмирения харизмы и ее политических проекций. Однако последовавшее вскоре появление целой плеяды могучих харизматиков породило новый веер интерпретаций понятия. Рональд Глассман рассматривает харизму как всецело «рукодельную», «сфабрикованную» (manufactured), и таковой же ее полагают авторы многочисленных пособий по «развитию» харизмы и «персонального магнетизма». В то же время с понятием харизмы работает Эдвард Шилз. Он переворачивает веберовское различение харизмы «подлинной», предпочитая называть ее «интенсивной» или «концентрированной», и рутинизированной, именуя ее «распределенной» (dispersed), «ослабленной» (attenuated). Исходной, более того, «нормальной» формой харизмы, по Шилзу, является именно вторая. Это оказывается так, поскольку в действительности производит харизму не собственными силами тот или иной харизматик, а центр общества, которое служит ареной его деятельности. Есть общества — есть центры. Есть центры — есть харизма. Есть харизма — есть харизматики. Концепт сохраняет работоспособность. И все же в первой четверти XXI века выдающихся политических харизматиков не наблюдается. Можно предположить, что этот дефицит связан с прогрессирующей утратой веры в само существование каких-либо политически референтных трансценденций, создающих, согласно Шилзу, условия для построения макросоциальных центров. Представимы ли такие условия, при которых харизма и харизматическое господство могут вновь возродиться? Логически — да. Такую роль может сыграть шок небывалой мощи и непредставимой a priori природы, который заставит людей вновь уверовать в присутствие в их жизненном мире (мирах) «serious things», то есть вещей, обладающих «трансцендентной значимостью», «мыслимых как фундаментальные, как определяющие человеческую участь в этом мире, в жизни и смерти» (Шилз). В отсутствие (или в ожидании) как имманентных, так и трансцендентных потрясений стоило бы заняться операционализацией известной, но не проработанной антитезы «темной» и «светлой» харизмы. В первую очередь исследуя их сравнительную живучесть и способность к регенерации.