В статье исследуется особый коммуникативный режим, который задается «Утопией» Томаса Мора. Рассматривая понятие утопии в историко-культурном контексте, автор статьи исходит из убеждения, что именно с «Золотой книжечки» начинается история утопического письма и чтения (и вообще любых утопических практик), и что написанные впоследствии утопии можно расценивать как вариант рецепции книги Мора. Классическая утопия обладает статусом дидактического повествования, навязывающего жесткую программу восприятия. Однако рецептивные исследования последних десятилетий показывают, что реальные практики чтения утопий разнообразны и противоречивы, часто связаны с замешательством, с непониманием мотиваций утопического письма, с осознанием его герметичности. Отсюда, как правило, делается вывод, что утопия предполагает «диалогическое» чтение, намеренно провоцируя своих реципиентов на активный и творческий поиск. В данной статье выдвигается более радикальное предположение — тип письма, используемый в «Утопии» Мором, во многом противоречит тем ценностным принципам, на которые в дальнейшем опирается институт новоевропейской литературы: именно поэтому к классической утопии так сложно применить выработанные в рамках литературной теории подходы (например, определить заложенную в тексте «программу чтения»). Являясь продуктом Нового времени, утопия, с одной стороны, отражает появление новых моделей отношений с реальностью (проблематика «новоевропейской репрезентации», описанная М. Ямпольским) и отношений субъекта с собой (проблематика «формирования „я“ в эпоху Ренессанса», исследованная С. Гринблаттом); с другой — становится индикатором культурного недоверия к этим моделям (к их «иллюзорности», «фиктивности», «искусственности»). Как демонстрируется в статье, «Золотая книжечка» осваивает новые механизмы репрезентации и идентичности и, одновременно, пытается их блокировать, — что, собственно, и создает эффект герметичности, «автореферентности», по которому опознается классическая утопия.