2015. т. 14. №1

Эмиль Дюркгейм и его последователи обратили наше внимание на роль коллективных представлений в дописьменных обществах, таких как похоронные процессия и шествия. Эти подробные и изящные исследования прошли проверку временем и стали классическими. Исследования Ирвинга Гофмана позволяют поставить вопрос о том, способны ли эти события наряду с памятью и традицией стать основанием социальной солидарности в двадцать первом веке. Возможно, социальная солидарность возникает в результате именно этих событий, а не является отражением существующих норм, ценностей и верований. Если это верно, то каким образом формируется эта новая форма солидарности в ходе этих событий? У нас не так много подробных исследований современных публичных событий, кроме классических работ Уорнера «Живые и мертвые» (1959) и руссоистских рассуждений Белла о роли «гражданской религии». Эти идеи были невнятно сформулированы и направлены на установление связи между социальной структурой и функцией при помощи этнографических свидетельств. Данная статья начинается с описания похорон офицера полиции в 1974 году (Manning, 1977). Я сравниваю это событие с аналогичными похоронами в 2011 году и пытаюсь ответить на два вопроса: Чем они отличаются друг от друга? И что мы можем понять о современности, анализируя эти коллективные представления? Отличаются ли в публичной сфере похороны офицеров полиции от похорон других людей (не таких заслуженных как военные или те, кто служил в пожарной охране)? В статье используется семиотический анализ публичных и полицейских похорон как способ выявления особенностей современных процессий и торжеств. Коды, используемые в разных процессиях, говорят о том, что различия носят существенный характер. Эти различия и их роль в социальной интеграции современных обществ определяют необходимость дальнейших исследований.

В статье предложена интерпретация различного сорта «теорий заговора» как особого рода фрейма или парадигмы дискурса, предполагающих трактовку долговременных социетальных или даже глобальных трендов как следствий заговора, направленного на передачу власти его инициаторам. Показано, что всякая «теория заговора» предполагает весьма специфическую разметку социального пространства, которую можно рассматривать как частное приложение так называемой «театральной метафоры», только уже не к интеракции в частной сфере (как у основоположников этого подхода), а к ситуациям публичного осуществления власти. В развитие этого тезиса высказана и обоснована гипотеза, согласно которой «теории заговора» становятся функциональными конструктами в ситуациях кризиса так называемой представительной демократии, обеспечивая легитимацию политического режима, перспективу совладания с кризисом, а также инициацию субъектов эффективного политического действия. Сделан вывод, что «теории заговора» характерны скорее для обществ позднего modernity с их секуляризацией, общедоступной «публичной сферой», влиятельным медиа сообществом, кризисами репрезентации и «теневыми» практиками, нежели для контекстов политической архаики. Кроме того тоталитарные политические идеологии и режимы вполне можно рассматривать как дериваты «теорий заговора», т. е. проекцию этого специфического фрейма или парадигмы дискурса на реальные политические конфликты, возникающие в условиях социетального или глобального кризиса.

Предметом актуального в современной гуманитарной науке направления «истории понятий» (Begriffsgeschichte) является социально-политическая терминология отдельных языков. Центральная идея этого направления — признание ключевой роли языка в осмыслении и продуцировании исторических событий (Р. Козеллек). При очевидной соотнесенности сформулированной таким образом задачи с интересами исторической семантики, роль собственно лингвистического анализа ключевых исторических понятий остается маргинальной. Между тем теоретически значимый для Р. Козеллека термин «темпоральная структура понятия» позволяет по-новому взглянуть на «вечный» вопрос в лингвистике — о том, как и почему меняется язык (в том числе значения слов). Представляется, что традиционный вопрос «Когда у слова общество возникает социально-политическое значение?» следует задать иначе: «Какое из вырабатываемых словом значений стало значением политическим?» Эти «вырабатываемые» языком смыслы рассматриваются в статье с точки зрения когнитивного потенциала корня предельно широкой семантики (общ-). На примере анализа законодательных, публицистических текстов XVIII — начала XIX в. выявляются лингвистические механизмы перехода от одного «типа общности» к другому, предлагается операциональная терминология, на основании которой выводятся два правила изменения значения слова общество, применяется метод составления «семантической карты» (противопоставленный традиционному лексикографическому представлению значения слова). 

В статье анализируется происхождение понятия «натальность» в работах Ханны Арендт и основания, которые заставляют считать его фундаментальным понятием политического мышления. Натальность определяется как фактическое рождение человека в мир и способность к начинанию нового. Фактическое рождение, истолкованное натуралистически, должно было бы вступать в противоречие с «онтологическим укоренением» человеческой свободы в действии. Однако Арендт усматривает тесную связь между этими двумя аспектами натальности. Эта связь носит теологический характер и восходит к Августину, собеседнику Арендт на протяжении всей ее творческой жизни. Генеалогия натальности позволяет поставить проблему причастности и отношения политической мысли Арендт к философской критике биополитики. Два основных аспекта натальности строго соотносятся с двумя определениями жизни в качестве голой природной жизни (zoe) ижизни в ее политическом измерении (bios). Натальность может быть условием мира и политического, которое не зависит от предыдущей организации политического пространства. Иными словами, «натальность» — понятие, через которое становится возможно думать о политическом независимо от аристотелевского заявления, что лишь политическое или polis «естественны» для человека, то есть политическое рассматривается как функция самой жизни. Наиболее вероятное объяснение парадоксальности размышлений Арендт о натальности — это их мессианская ориентация, знаком которой следует считать вовлеченность Арендт в теологические темы Августина. Устойчивая связь между рождением и возможностью свободного действия, которая заимствуется Арендт у Августина и представляется ей рецидивом римского миропонимания, возникает только в случае нормальной богословской онтологизации рождества.

В статье, предваряющей публикацию перевода статьи Харви Сакса, Эммануила Щеглоффа и Гейл Джефферсон «Простейшая систематика организации очередности в разговоре», рассматриваются концептуальные и методологические основания конверсационного анализа. Показывается, что конверсационный анализ, который реализует программу примитивной естественной социальной науки, сформулированную Харви Саксом, предлагает революционный подход к изучению социальных феноменов, основанный на детальном анализе естественно протекающих повседневных взаимодействий. Оставаясь тесно связанным с этнометодологией Гарольда Гарфинкеля, конверсационный анализ показывает, насколько тщательными и подробными могут быть социологические описания, предполагающие выявление за каждым социальным событием разговора или любой другой социальной практики общих механизмов («машинерии») его производства. Такой подход, однако, несет в себе угрозу утраты изначальной цели изучения локальной совместной работы взаимопонимания участников социальных ситуацией, поскольку по мере накопления описаний механизмов производства и восприятия взаимодействий в конверсационном анализе усиливается тенденция к формализации, ведущая к тому, что исследователь начинает коллекцио­нировать случаи и особенности функционирования уже известных «техник взаимодействия». В статье рассматривается значение «Простейшей систематики» с точки зрения реализации первоначальной программы конверсационного анализа, а также обсуждаются особенности перевода ключевых терминов конверсационного анализа на русский язык.